Чай из утренней росы. Часть 4

- Да! - с гордостью ответила мама. - Хотя папа давно живёт в другой семье, но до сих пор очень хорошо нам помогает, очень!

- А у нас дворники сплошные калмыки! - сказал отец. - Я их, правда, не кормлю, но однажды сдуру доверился и попросил помыть машину! Помыли так, что весь багажник поцарапали!

- Надо же! - всплеснула руками Тамара Петровна. - Это всё потому, что не кормите! Я вам точно говорю!

- Позвольте, но вы-то кормите, а ложку с вилкой киргизка всё равно упёрла!

- Есть предположение, Юрий Семёныч, - ответила мама, - что муж не давал своей жене мои изумительные салаты, всё сам ел, она и обозлилась!

- Что вы говорите?! Какой нахал!

Поражаясь отцовской манере и ещё больше - памяти Оленькиной мамы, я улыбнулся, перестал слушать их разговор и посмотрел на младшую дочь Тамары Петровны.

Наталья, сидевшая рядом с ней, являла собой абсолютно противоположный образец, нежели старшая сестра - образец дурнушки, словно их изваяли разные отцы.

Глаза Натальи были похожи на маленькие блестящие бусинки. Широкий и чуть вытянутый нос имел небольшую горбинку. Тонкие, длинные губы открывали во время еды некрасивые мелкие зубы. Пышные и чёрные как смоль волосы были накручены "наивными барашками" , спадали ниже плеч и почти прятали смуглое от природы лицо. Под белой рубахой, вышитой южным красным солнцем и разлапистыми пальмами, торчали два бугорка созревшей девичьей груди - недавней выпускницы одиннадцатого класса.

Наталья поймала мой любопытный взгляд и вопросительно уставилась на меня.

Я взял и подмигнул, чем вызвал, как мне показалось, лёгкое смятение непорочной юной девы, в чём тут же усомнился.

Нежно прикусив круглую головку большого маслянистого грибка и подчёркивая двусмысленность этого момента, она пронзительно стрельнула глазами-бусинками, то ли действительно желая чего-то, то ли мелко и шутливо озорничая.

- Всё! Хватит! - долетел голос Тамары Петровны, и бурная волна эмоций захлестнула её. - Хватит про киргизов и калмыков! Я, конечно, всех очень люблю, мы раньше жили огромной единой страной!

- Калмыки и сейчас в составе России... прошу прощенья... субъект Российской федерации, - вставил отец.

- Ну и что?! Этот субъект всё равно далеко! Сейчас этим людям безумно трудно: все деньги они отсылают детям, жёнам, матерям, у них не хватает порой на еду, а ещё платить за жильё каждый месяц по десять с лишним тысяч! Вот и получается - Горбачёв преступник!

- Мамочка! - взмолилась Оленька.

- Ну что "мамочка"?! Я же не об этом хочу сказать, это так, к слову! Хватит, оставили киргизов и калмыков!

- Действительно... пора... - аккуратно одобрил отец.

- Юрий Семёныч, - приказала Тамара Петровна, - я требую шампанского в каждый бокал! Я хочу продолжить свой прошлый тост! Вы не представляете, какая мечта овладела мной! Она не даёт мне покоя уже несколько дней! Шампанского!

- Да-да! Готово! Прошу! - заспешил отец, разливая шампанское.

Тамара Петровна взяла бокал за длинную ножку и неожиданно встала.

Мы все разом поднялись как по команде.

Она радостно посмотрела на меня, потом на свою старшую дочь, а затем сказала так, как может сказать только любящая мать, окрылённая великим счастьем нашего брачного союза:

- Я хочу стать бабушкой как можно быстрей! Я хочу внуков! У вас скоро свадьба, а зачать ребёнка можно и сейчас! Девять месяцев пролетят со свистом, и я - Боже мой - уже бабушка!

Оленька поперхнулась и не на шутку закашляла. Я быстро помог несчастной и несколько раз нежно похлопал по спине.

Тамара Петровна почти взахлёб говорила:

- Теперь, когда вы, наконец, обрели официальный статус мужа и жены после двухлетнего гражданского проживания...

- Обретут... в декабре... прошу прощения... - всё так же аккуратно вставил отец.

- Я не поняла, Юрий Семёныч, - удивилась она, - у вас есть сомненье, что полтора месяца изменят положение дел?!

- Ни-ни, - помотал он головой, - у меня никаких... Я так, чисто формально, протокольно что ли...

- Все "формальные протоколы" , Юрий Семёныч, уже подписаны два дня назад, теперь у них начинается ЖИЗНЬ! И я вправе иметь внуков да поскорей!

- Действительно... пора...

- Тогда пьём! - прокричала Тамара Петровна. - Пьём! Пьём! До дна!

- Ура-а-а! - добавил отец не то в шутку, не то всерьёз. - Ура-а-а!

Все выпили и сели кроме Оленьки, которая не стала делать ни того, ни другого - она откровенно, как говорится, приземлила свою маму на землю:

- Мамочка, какие сейчас внуки, какое там "скорей" , о чём ты говоришь, родная? Мы с Костиком очень любим и хотим детей, но: но не в ближайшее время:

Я дёрнул Оленьку за руку в надежде, что она сядет за стол, но не тут-то было.

- А как же спорт, гимнастика? Ты об этом забыла? У меня же всё расписано на несколько лет вперёд: 2010-ый, 2011-ый, соревнования, поездки, заграница, планов громадьё. И мне что... отказаться? Запереться дома как курица-наседка и нести яйца? Мамочка...

Я снова дёрнул Оленьку, и на сей раз она села на стул.

- Ты прекрасно сказала: "курица-наседка"! - восторженно оценила Тамара Петровна. - Это так здорово, по-нашему, по-женски! Курица-наседка, а вокруг много жёлтых цыплят, и рядом - старая пеструшка со старым петухом! Что ещё надо человеку?!

- Позвольте, - усмехнулся отец, проглотив селёдку "под шубой" , - старый петух должно быть я?

- Ну конечно! - с радостным откровением ответила она. - Кто же ещё!

- Спасибо...

- Нет, Юрий Семёныч, "спасибо" вы скажете не мне, а нашим молодым, когда они родят вам внуков!

- Да ничего мы не родим в ближайшую пятилетку, мамочка. Мы заняты по горло.

- А вот это уже не по-нашему, не по-домашнему, не по-женски! И если бы сейчас был с нами твой папа, он бы тоже не одобрил! - осудила Тамара Петровна. - Ваши дела можно временно отложить ради детей и внуков! Вон, Алсу второго ребёнка родила и снова вернулась на сцену, и ничего!

- Ты не путай, дорогая мамочка, певицу со спортсменкой по художественной гимнастике.

- Интересная новость, - заметил отец, - с каких это пор Алсу стала певицей?

- Да какая разница, Юрий Семёныч, я говорю вообще... - ответила Оленька. - Певица может петь и при таком весе, как Монсерат Кобалье, к примеру. А спортсменка рухнет при первом прыжке, если ещё умудрится сделать его.

Тамара Петровна настойчиво продолжала:

- А почему ты думаешь, что после родов располнеешь как Монсерат?! Ничего подобного, ты к этому не расположена!

- Вот именно, - поддержал отец, - до Монсерат Кобалье ещё далеко.

- Это в каком смысле... далеко? . . - не поняла Оленька и развернулась к нему всем телом.

- Да нет... я... я в смысле полноты... толщины...

Молчаливая Наталья снова иронично хмыкнула, но гораздо громче.

Оленька кисло улыбнулась, и взгляд её был настолько пронзающим, что отец не выдержал и быстро перекинул весь удар на меня:

- Костик, а чего ты молчишь, сын мой? Твоя жена старается, надрывается, а ты молчишь, хоть бы мяукнул.

- Мяу! - сказал я. - Нет, если серьёзно, то мы действительно заняты по горло и даже выше, по уши. У нас у каждого только началась раскрутка наших дел: у Оленьки в спорте, у меня в творчестве. Мне, например, скоро сдавать роман, потом - как всегда - дадут поправки, надо сидеть переделывать, а затем - ещё четыре вещи в перспективе. Надо писать пока редакция даёт возможность, у меня договор с ними на три года. Вот так, Тамара Петровна. Мы не против детей, но дайте поработать, успеем ещё.

- Вы-то успеете... а я, может, не успею поглядеть на внуков...

- Мамочка, ну зачем так трагично, дорогая?

И тут Тамару Петровну пробил сильнейший накал эмоций:

- Эх, вы-ы-ы! Величайший Достоевский, глыба творческой мысли, колосс психологической драмы имел кучу детей и писал при этом, писал и писал, оставаясь иногда совершенно нищим!

- Мамочка, - осторожно сказала Оленька, - поэтому Костик и я не хотим быть нищими родителями, повторяя пример величайшего Достоевского.

- Я говорю о высшей материи, доченька! О предназначении человека, который, прежде всего, заботится о продолжении своего рода!

Проявив огромную жалость, а может быть актёрские способности, отец успокоил Тамару Петровну:

- Наша дорогая МАМА, прошу не нервничать, вам обязательно будут внуки в ближайшее время! Это дело я беру на себя! И только на себя! - и стукнул своим тапком по моей ноге.

Я понял отца, и по цепочке наступил Оленьке на ногу.

Она хмыкнула и прикрыла лицо рукой.

Молчаливая Наталья теперь издала громкий ироничный звук:

- Хе-хе!

А Тамара Петровна, ошарашено глядя на моего отца, спросила, запинаясь:

- Как это... как это, Юрий Семёныч: это как вы берёте на себя? . . Позвольте: я что-то:

- Это - аллегория, Тамара Петровна, иносказание! Имелось в виду, что я чаще вижу наших молодых и могу ускорить этот процесс своим словом, напутствием, пожеланием!

- А-а-а-а, теперь поняла, Юрий Семёныч! - она улыбнулась. - О, Господи, наконец-то поняла! Вы всегда вовремя во всех вопросах и порой так неожиданно!

Отец поднялся, поклонился почти до самого стола и торжественно произнёс:

- За вас - нашу несравненную МАМУ и Тамару Петровну! Сын мой, всем шампанского! У меня - тост!

Я разлил по бокалам шампанское, и все замерли.

- Друзья мои! - загадочно начал отец и сделал театральную паузу, потом внимательно поглядел на Тамару Петровну и продолжил. - Хочу признаться, что сидя за этим столом, меня как-то странно клонит на правый бок! Представляете, сяду прямо, а натура так и тянет свалиться вправо! А кто справа? А справа - притягательная женщина! Так выпьем за магнит нашей души - Тамару Петровну!

- Браво! - оценила она. - Браво! Так коротко и так образно!

Все бокалы звякнули и были выпиты до дна.

Отец тут же спросил:

- А как дела, Тамара Петровна, у вашей младшей дочери, нашей молчаливой Натальи? Что по жизни? Какие мечты, какие планы, ведь школа уже позади?

- А пусть эта молчаливая Наталья сама и ответит, - кивнула мама на младшую дочь, - скажи-скажи, что ты придумала по жизни! Это - ужас!

- Я не придумала, мамочка, а надумала, пойду в Юридический институт, - тонким, но совсем не робким голосом ответила Наталья.

- Вы представляете, Юрий Семёныч?! - Тамара Петровна даже содрогнулась. - В Юридический, на следственно-криминалистический факультет! Она только об этом и мечтает! Какой ужас! Будет с бандитами общаться!

- Почему "общаться"? - возмущённо сказала Наталья и добавила так искренне и убеждённо, что сразу захотелось поверить в её мечту. - Бороться с преступностью, мама! Бороться!

- Боже! Вы слышали?! Это она-то будет бороться с преступностью!

Меня, откровенно говоря, до того поразили Натальины слова, что тот маслянистый грибок, который она эротично кусала, был напрочь мной забыт, и я увидел сейчас очень серьёзно настроенного человека.

- Прекрасно сказано: "бороться с преступностью"! - произнёс я. - Человек стремится к благородному делу! Молодец!

- Костик, - возразила Тамара Петровна, - что же в этом прекрасного и благородного?! Ничего себе "благородство" : каждый день глядеть на эти убийственные рожи! Страх господний!

- Да подождите, Тамара Петровна! Ей, по-моему, и страх ни по чём!

- Да какой там страх, - сказала Оленька. - Она в детстве каждый день на крышу высоченного дома лазила. Заберётся, сядет и смотрит вниз на девчонок, рисующих на асфальте зайчиков да цветочки. Однажды поспорила с мальчишками и перелезла по пятому этажу с одного балкона на соседний, и две шоколадки выиграла.

Мама прикоснулась рукой к сердцу и воскликнула:

- Боже мой, Оля! Ты когда об этом вспоминаешь, мне аж дурно становится!

Глядя на юную героиню, отец задумчиво протянул:

- Ага-А-А, вот мы оказывается какие... а лицо у тебя смиреной пассии... очень интересный типаж, достойный кисти художника...

- Какая там пассия, господи! - ахнула Тамара Петровна. - Криминалист!

- А почему бы и нет, мама? По-твоему криминалист не может быть пассией? - с достоинством ответила Наталья.

- Ах, молодец! - одобрил я. - Вот молодчина! Извините, Тамара Петровна...

- А знаешь что, Наталья... - сказал отец, приглядываясь к ней, - я давно хочу написать тебя... эти завитушки волос... этот тёмный цвет кожи... эти непохожие ни на чьи глаза с острым блеском маленьких бриллиантов... Ты как относишься к моему предложению?

Оленька опередила сестру и не очень довольная помотала головой:

- Та-а-к, художники воспарили...

- Не знаю, - ответила Наталья и опустила лицо, - меня никто никогда не рисовал.

- Вот и попробуем! Тут главное терпеливо сидеть и позировать! Вытерпишь?

- Да всё она вытерпит, Юрий Семёныч! - решительно сказала Тамара Петровна. - Когда захотите, тогда забирайте и рисуйте! Это даже очень хорошо, может к искусству приобщится и забудет своих бандитов! . .

Юй Цзе быстро убрала взгляд, не в силах больше смотреть на то возбуждённое место голого императора, что находилось ниже живота.

- Глупышка, - сказал он, - ты просто ещё не представляешь, до чего приятно лежать со мной. Привыкай-привыкай. Ты же знаешь, что ни одна из моих наложниц, кроме тебя, не удостоена чести родить мне наследника. Ложись, Юй Цзе, смелее, - и взял её за руку.

Панический страх охватил девушку, и она отскочила назад.

- Прошу вас, император, только не сейчас! Прошу! Я не готова! Давайте вечером, умоляю! - она подняла трясущиеся ладошки и прикрыла лицо. - Умоляю!

- Ну-ну-ну! - успокоил он. - Что ты? Что ты? Нельзя же так нервничать и превращать самый сладкий момент жизни в пытку! Перестань!

Глаза Юй Цзе увлажнились, и по щекам покатились слёзы.

- Ну-у, во-о-т, - расстроился император, - мы заплакали. Подойди ко мне, я вытру.

Она подошла, и он ладонью промокнул слёзы - заботливо и нежно.

- Больше так никогда не делай, не плач в таких моментах. Хорошо?

- Хорошо... - дрогнувшим голосом ответила она.

- Умница. Ладно, успокойся, тебе нельзя волноваться, сейчас просто одень меня, и ты свободна до вечера, - он присел на край постели и вытянул ноги.

Юй Цзе быстро схватила штаны, засуетилась, желая быстрей закончить процедуру и удалиться.

- До чего же ты глупышка, - засмеялся он. - Совершенная глупышка. Ребёнок ты мой.

Юй Цзе натянула штаны на ноги императора, он встал с постели, и девушка подняла их выше, наконец-то спрятав возбуждённое императорское достоинство. Надев халат и завязав его широким атласным поясом, она вздохнула и замерла.

- Вот и всё, молодец. Дай мне свои губки, я поцелую тебя, и можешь идти.

Юй Цзе покорно подставила губы - это было проще в данной ситуации, император ровно три раза мягко поцеловал её и кивнул на дверь.

Она подняла ладошки маленькой лодочкой, поклонилась и ринулась прочь.

- Погоди, - остановил он, - забыл спросить: мой слуга Ван Ши Нан не слишком назойлив по отношению к тебе?

- Нет, - сказала она, уже держась за ручку двери, - он только дарит подарки.

- Какие?

- Сладости.

- А беседы ведёт с тобой?

- Иногда.

- Какие?

- Рассказывает сказки.

- О чём?

- О любви.

- Ступай и позови Ван Ши Нана.

Юй Цзе стремительно вышла.

Император потрепал за ухо спящую на подушке собачонку, и посмотрел на дверь, где уже смирно стоял слуга Ван Ши Нан.

- Ты как всегда очень скор, словно слышишь за дверью мои слова, - не совсем довольным тоном проговорил император.

Слуга промолчал и поклонился.

- Подойди к окну и посмотри во двор.

Ван Ши Нан засеменил к окну, отдёрнул штору и стал смотреть.

- И что ты видишь?

- Котлы с водой, - спокойно ответил слуга.

- Ещё.

- Колесо для ломки костей.

- Ещё.

- Беседку с пиалой для яда.

- И что бы ты выбрал?

- Ничего.

- Как "ничего"? А если бы я приказал тебе? - в голосе императора прозвучали повелительные нотки.

- Не вижу причины, - смело ответил Ван Ши Нан и повернулся к нему, - я служу вам честно и преданно.

Император хмыкнул и ответил:

- А мне кажется... что честность и преданность ты слегка омрачил...

- Чем же?

Император теперь буквально выкрикнул:

- Своим чрезмерным вниманием к моей любимой наложнице Юй Цзе!

- Я верен вам как старый пёс, готовый не пить и не есть ради вашего здоровья и процветанья, император. Не стоит слушать глупую девочку.

- У меня, Ван Ши Нан, для моих ушей есть источники посерьёзней, чем глупая девочка!

- Придворные Мандарины?

- Ты слишком дерзок, чтобы я отвечал тебе!

- Моя д е р з о с т ь не выходит за пределы того, что каждый день я снимаю пробы с вашей пищи, ваших напитков и ваших мазей, чтобы не допустить отравления императора хитромудрыми Мандаринами. И вы прекрасно знаете об этой моей... д е р з о с т и... - слуга поклонился.

Император помолчал и покрутил головой, разминая шею, а потом сказал уже несколько щадящим тоном:

- И всё же, Ван Ши Нан, чтобы ты выбрал из этих трёх вариантов, коснись вопрос твоего наказания: быть сваренным заживо в котле? быть заживо раздавленным колесом? или войти в беседку и выпить пиалу с ядом?

Слуга молчал и глядел себе под ноги.

- Я же не тащу тебя во двор, Ван Ши Нан, я просто требую простого ответа.

- Вошёл бы в беседку... - через силу ответил слуга.

- Так вот, я не желаю тебе даже этого, поэтому очень прошу: утихомирь свой жаркий пыл старого жеребца к моей юной наложнице Юй Цзе, - и тут же спросил совсем о другом. - Как там утренний чай? Готов?

- Готов.

- Идём же.

Ван Ши Нан развернулся и первый пошёл к двери.

Открыв дверь, он шагнул в сторону, учтиво пропуская вперёд императора...

Соседняя комната была большой и просторной.

На полу лежал пёстрый дорогой ковёр.

С потолка свисали голубые и лёгкие драпировки, напоминая застывшие морские волны.

Все стены были украшены мечами, кинжалами и круглыми щитами, с блестящих поверхностей которых глазели барельефы тигров, львов, леопардов и драконов.

У каждой из трёх дверей комнаты находилось по два стражника с тонкими и длинными пиками. Как только вошёл император - стражи порядка, словно заведённые механические болванчики, одинаково потоптались на месте в знак приветствия, подняли пики и снова замерли.

По обе стороны открытого окна красовались в шёлковых платьях особо приближенные Мандарины - человек десять. Они поклонились и застыли в подобострастных позах.