Инспекция Трудовой Дисциплины. Васильев

-Ну что, Васильев, опять к нам, - произнесла высокая статная женщина средних лет, рассматривая стоявшего перед ней нарушителя трудовой дисциплины. Инспектор дисциплины труда КБ "РостокБанк" (ООО) Елисеева Лидия Петровна с сарказмом зачитала особенно понравившуюся ей выдержку из объяснительной записки винов-ника торжества: "Выйдя из дома и пройдя порядка двухсот метров в сторону стан-ции метрополитена, я вдруг вспомнил о том, что утюг, которым я гладил брюки, дабы выполнить требования дресс-кода банка, остался не выключенным мною, вследствие чего я вынужден был, во избежание пожара, вернуться в свою квартиру, чтобы выключить оставленный в сети электрический прибор. Результатом этого ста-ло отмеченное службой кадров опоздания моё на работу на двадцать три минуты."

Отложив бумагу, Елисеева протянула желчно: "Двадцать три минуты на четыреста метров - это антирекорд, Васильев. Вы ещё сранивтельно молодой мужчина, Вы ки-лометр должны за десять минут проходить - а тут - четыреста метров за двадцать три!"

Васильев поёжился. Утром он банально проспал, объяснительную писал "на ходу" , и о том, чтобы посчитать правдоподобное расстояние, на котором ему должна была прийти мысль об утюге, он не подумал - впрочем, даже если бы за эти двадцать три минуты он бы проделал двадцать три километра, от принятия инспектором Елисее-вой мер его бы это не спасло - опаздывал он часто, а инспекция дисциплины труда с рецидивистами обходится по всей строгости.

"Ну: Расстояние-то я на глазок:" промямлил он.

"На глазооок" , передразнила его Елисеева. "Ладно, Васильев, не тяни кота за хвост. Чай, не в первый раз! Процедуру знаешь. Давай, готовься!" С этими словами она сняла пиджак, и надела белый медицинский халат. Васильев обречённо вздохнул. Он и вправду был в Инспекции и, конкретно, у инспектора Елисеевой, не в первый раз, и процедуру знал прекрасно, поэтому, не говоря более ни слова, начал медленно раз-деваться догола. "Живее, живее, Васильев! Не умираем у меня тут!" подбодрила его Елисеева, шлёпнув служебным дисциплинарным ремнём по ещё покрытой тканью заднице. Васильев насколько ускорился.

Наконец, покончив с раздеванием, Васильев встал перед Елисеевой абсолютно го-лый, вытянув руки по швам и не пытаясь прикрыться.

Елисеева удовлетворённо оглядела нарушителя. "Ну что, Васильев, за мной!" ско-мандовала она, и прошла в процедурную. Васильев перешагнул порог белоснежной, с покрытыми кафелем стенами, комнаты. Посередине её стояла широкая и длинная лавка для порки. Для сотрудников компании мужского пола (а лавка была унисекс) в установленном месте было проделано отверстие. В одном углу комнаты стоял станок для порки, через который наказуемый перегивался, выставляя задницу как можно дальше. В другом - столб, к которому наказуемого можно было привязать. В двух оставшихся углах был насыпал в специальные поддоны сухой горох, на который на колени ставили некоторых провинившихся. У стены стояла стойка, на которой были развешаны ремни, плети, хлысты. Рядом, в кадке, мокли длинные гибкие розги.

Васильев тревожно оглядел эту экспозицию. "Надо как-то научиться вставать во-время" , в который раз подумал он.

Елисеева подошла к станку для порки и сделала знак. Васильев понуро приблизился, и лёг животом на реечную поверхность станка. Елисеева проворно пристегнула к ножкам станка руки и ноги наказуемого, широким ремнём перехвотила его спину, принятув Васильева плотно к станку, так что пошевелиться он уже не мог. "Ну вот!" , удовлетворённо сказала Елисеева. Васильев пошевелил задом, проверяя пре-делы подвижности своего пристёгнутого к станку тела. Оказалось, что доступная ему амплитуда не превышала двух-трёх сантиметров. Заметив этот его экзерцис, Елисее-во бодро проговорила: "Для вас же стараемся! Только вы не цените!" (последнее было сказано с нотками лёгкой укоризны) , "А то не привяжи вас - вы дёргаться начинаете!"Мишень" скачет! А по такой - снайпер нужен, чтобы попасть! И что нам остаётся?! Вот и получается, что кому-то почку отбили, кому по селезёнке задели! А вам, мужикам, можем ещё кое-куда попасть. А тут - красота!"Мишень" всегда на своём месте, не промахнёшься!" С этими словами Елисеева довольно похлопала Ва-сильева по далеко отставленной корме. Васильев поморщился - конечно, пока было не больно, но уже неприятно.

Елисеева взяла со стойки длинный толстый тяжёлый кожаный ремень, подошла к Ва-сильеву, примерилась, прицелилась, широко размахнулась, и нанесла по его выстав-ленному заду первый удар. С громким шлепком ремень врезался в ещё белую кожу, оставив на ней розовую полосу. Боль прожгла тело, Васильев дёрнулся в его путах, и замычал. "Что, не нравится?" торжествующе пропела Елисеева, получавшая от всего происходящего удовольствие. "А опаздывать нравится?" "Нет! Опаздывать мне не нравится!" крикнул Васильев, но его слова потонули в оглушительном шлепке вто-рого удара.

Ремень впился в кожу в самом низу попы, на границе её с ногами, Васильев напряг-ся, дёрнул задом так, что едва не выдвал удерживающие его на станке ремни из их креплений, и завопил: "Бооольноооо!" "А вам и должно быть больно!" наставитель-но произнесла Елисеева. "Если вам тут будет приятно, вы тут ко мне косяками бе-гать начнёте, я руку отобью вас всех пороть!" Довольная своей шуткой, Елисеева размахнулась ещё шире, и нанесла сильный, мощный удар по самому центру зада Ва-сильева. Ремень отскочил от напряжённых мышц, успев оставить на коже ярко-красный ожог. Васильев дёрнулся сильнее прежнего, так, что станок заскрипел, и за-вопил. Елисеева поморщилась, повесила ремень на место, и решительно направилась к небольшому шкафчику, стоявшему у двери. Достав оттуда красный шарик разме-ром примерно с теннисный, с проделанными в нём ответствиями для дыхания, с при-деланными к нему ремешками, Елисеева подошла к Васильеву. "Ротик открываааа-ем!" пропела-приказала она. Васильев замотал головой.

"Рот открыл, кому сказала!" прикрикнула Елисеева. "А то так выдеру, мать родная не узнает!" Васильев обре-чённо открыл рот. Елисеева быстро сунула в него кляп, и завязала ремешки на за-тылке наказуемого. После этого она заняла прежнюю позицию, и принялась пороть Васильева с утроенной силой. Лишившись возможности диалога, Елисеева время от времени выговаривала Васильеву что-то поучительно-наставительное, не останавли-вая при этом града ударов, обрушившегося на задницу последнего. Боль стала невы-носимой, и Васильев дёргался в своих путах и страшно ревел сквозь кляп. Лицо его сделалось красным, по мокрым щекам текли слёзы, глаза при каждом ударе широко раскрывались.

Наконец, Елисеева опустила ремень и осмотрела свою работу. Задница Васильева была выдрана так тщательно, что на свекольно-красной коже не оставалось ни одно-го светлого пятнышка. Удовлетворённо кивнув, Елисеева подошла к стойке, повеси-ла на место ремень, и вынула из кадушки длинную розгу толщиной с мизинец. Не-сколько раз взмахнув прутом в воздухе, стряхивая рассол, в котором он покоился и проверяя его гибкость, она резко взмахнула рукой, и розга со свистом рассекла воз-дух. Васильев как мог повернул голову на этот звук, дико глядя на Елисееву со страшным инструментом в руке.

"Что, Васильев, страшно?" весело произнесла Елисеева. "Ты думал, что тебя тут ремнём выпороли, и всё? Ну, ты же не ребёнок, Васильев, чтобы тебя ремнём по-роть. Ремень - это так, разогрев. Настоящая порка тебе сейчас будет! Получишь пятьдесят розог."

С этими словами Елисеева грациозной кошачьей походкой подошла к распростёрто-му на станке Васильеву, прижала прут к его пламенеющему заду, несколько раз про-вела им по коже взад и вперёд. Наконец, она подняла прут высоко над головой, и что есть силы обрушила её на задницу бедного Васильева. Васильев напрягся, каждая мышца его бедного тела задеревенела, кожа его обильно покрылась испариной, он замычал сквозь кляп отчаянно и зло, глаза его выкатились из орбит, напряжённо глядя вперёд.

Довольная произведённым эффектом, Елисеева сказала: "Ну что, Васильев! Борьбу за дисциплину труда предлагаю считать начатой. Это был раз. Сейчас будет два!" С этими словами она нанесла по заднице Васильева ещё один удар, произведший на несчастного ещё больший эффект. Кожу Васильева будто обожгли крутым кипят-ком, боль была столь велика, что Васильеву показалось, что он вот-вот умрёт от бо-левого шока - и это только два! Впереди у зловредной Елисеевой ещё сорок восемь прутов для его бедной задницы!

Не собираясь останавливаться на достигнутом, Елисеева вновь и вновь секла Васи-льева по стремительно покрывающейся багровыми полосами попе. На боковой её стороне, там, куда приходились удары кончика прута, показалось несколько капелек крови, но это ничуть не смутило опытную Елисееву, продолжавшую драть Василье-ва с прежним пылом. Елисеева была садисткой, и это было основным мотивом, ко-торый привёл её в Инспекцию Дисциплины Труда на, в общем-то, не очень хорошо оплачиваемую, но зато доставлявшую ей глубокое удовлетворение, работу. При ви-де этой растянутой перед ней, беззащитной, уже хорошо выпоротой попы, покорной её воле, Елисеевой овладело возбуждение, почти исступление.

Волосы её слегка рас-трепались, на лбу выступила испарина, глаза метали молнии. Она вновь и вновь наносила удары по беззащитной заднице Васильева, не забывая, однако, считать их. Конечно, пятьдесят розог после солидной порции ремня, были слишком жестоким наказанием за опоздание на двадцать три минуты, пусть даже это было второе круп-ное наказание в течение месяца. Но она не могла назначить паршивцу Васильеву меньше - иначе она бы не избавилась от чувства недоделанного, чувства горькой не-удовлетворённости, так что придётся Васильеву потерпеть. В конце концов, ему про-сто не повезло попасть в Инспекцию в её смену - приди он (вернее, пришли его) по-сле обеда - и его бы драла Акимова - домашнего вида пожилая женщина, досижи-вавшая в Инспекции, куда её перевели по сокращению из бухгалтерии, до пенсии, драла буднично, без огонька, без присущего Елисеевой задора. Отсчитала бы она ему за его двадцать три минуты сотню ремней в полсилы (а чего напрягаться?) да и отпу-стила бы восвояси. Но Васильеву не повезло, и он попал к Елисеевой - значит, без кровавых рубцов на заднице не уйдёт!

Наконец, порка была закончена. Елисеева измочалила о задницу Васильева пять хо-роших, крепких прутьев, останки которых валялись вокруг станка. Она тяжело ды-шала, ноздри её раздувались, как у скаковой лошади. Всё произошедшее её очень возбудило, и если бы она могла, она бы задрала сейчас юбку, и прижала бы красную, мокрую от слёз морду Васильева к своему лону, заставив того довести до конца языком то, что он начал своей задницей. Ну: Ничего: У неё в столе лежала пара надёжных приборов для завершения этой работы:

Елисеева обошла Васильева кругом. Он выл и трясся, несмотря на путы, ноги его обмякли, зад представлял собой жалкое зрелище, весь покрытый пересекающимися багровыми рубцами, на перекрестье которых кожа лопнула, открыв кровоточащие раны. Тоненькие струйки крови медленно текли по ногам Васильева, он чувствовал их, и это чувство приводило его в исступление и отчаяние - так выдрать за каких-то двадцать три минуты!

Елисеева вынула изо рта Васильева кляп, Васильев шумно задышал свободным те-перь ртом. Осмотрев его тело ещё раз, Елисеева надела хирургические перчатки, вы-нула из шкафчика вату, спирт, и начала обрабатывать открытые раны на заду несчастного. Боль от спирта, попавшего на поражённую кожу, была сильнее боли от розог, и Васильев завопил так мощно и сильно, что Елисеева поневоле зажала уши. "Васильев! Опять кляп захотел!" прикрикнула она не него, и Васильев заткнулся. Закончив обтирать спиртом его зад, Елисеева заклеила пластырем оставленные роз-гой раны, после чего отвязала Васильева, и помогла ему встать.

Вдруг, неожиданно для неё, Васильев пал перед ней на колени, и начал целовать её ноги, туфли, колени, бёдра. "Ээээййй!!!" вскрикнула Елисеева, хватая Васильева за волосы, но тот, обхватив её за колени, нырнул головой под её юбку, и впился губами в её горячее, сырое, терпкое лоно, не прикрытое тканью.

Произошло то, чего Елисеева так желала, но: Елисеева испугалась этого импуль-сивного порыва несчастного Васильева. Она как могла пыталась оттолкнуть его от себя, но тот крепко держал её ноги, не пуская, продолжая лобзать её плоть. Елисеева была уже не в силах и не в настроении сопротивляться, она прижала голову Василье-ва к себе плотнее, "Давай, даваааай... Работааааййй" , проговорила она, но упраши-вать Васильева не было необходимости - работал он в данном случае, в отличие от своих прямых служебных обязанностей, не за страх, а за совесть, так, что вскоре на Елисееву накатила тяжёлая волна оргазма, накрыла её, смяла её, потом вторая, и сра-зу третья. Елисеева затрепетала, теперь уже голова Васильева нужна была ей для удержания равновесия: Через некоторое время она отстранила от себя Васильева, поцеловала его в мокрую щёчку, и сказала ласково: "Ну что, дурашка? Иди, одевай-ся! И больше не опаздывай, а то скажут, что я тут плохо тебя воспитываю!" С этими словами она больно отодрала Васильева за уши.

Васильев, пьяный от эндорфина, от тёрпкого запаха женской плоти, от отпустившей его, наконец, жуткой боли, встал на непослушных ногах, прошёл в первую комнату, и начал медленно одеваться. Задница саднила, но общее ощущение какой-то эйфории не отпускало его, и Васильев, натягивая на израненный зад трусы и брюки, сладко ёжился от пронизывавшей его тело боли. Одевшись, он подошёл к умывальнику, вымыл лицо, тщательно его вытер. Елисеева же тем временем сделала на его талоне отметку о произведённом наказании. "В слудующий раз постарайтесь не опазды-вать!" произнесла она официальным тоном. "А то за рецидив у нас наказание стро-же!" Васильев кивнул, взял талон, и вышел. Елисеева нажала на кнопку, и на табло над её дверью красная надпись "Не входить! Идёт операция!" сменилась зелёной: "Свободно!" Сидевший перед дверью молодой человек, застуканный пьяным на ра-боте, поёжился, сжался, потом встал, и нерешительно направился к двери.