Ступени возмужания. Ступень 3

Вечер прошел тускло. В доме не было ни радио, ни телевизора, - цивилизация как бы замерла вместе с дедом.

Высокий, кряжистый дед, несмотря на свои девяносто, был сильным и подвижным мужчиной, вернулся с обхода участков, что недалеко, почистил ружье. Поужинали - ели мы все вместе, так им было заведено, и он лег спать. Да и я, в тот вечер, больше него походил на старика. Пережитое за день меня утомило, клонило ко сну, и я вяло крутился возле тети, собирающей на завтра рюкзаки.

Если кто думает, что моя тетка такой таежный таежник - ошибается, но тайга есть тайга, она требует к себе уважения и тщательного подбора необходимого. Один рюкзак она собрала для себя, другой для меня - поменьше. Примус, сухой спирт, котелок, соль, спички, - достались в ношу мне. Палатка, ружье ижевского завода двенадцатого калибра, брезентовый патронташ, бинокль, кампос, она уложила к себе.

Ходики с кукушкой прокуковали десять, тетя передернула гирьки и велела идти спать, - в шесть подъем. Она встанет раньше - надо за скотиной прибрать корову подоить.

Утром, у моей койки уже стояли кожаные с мягкой подошвой сапоги, брюки и куртка из тонкого зеленого брезента, шерстенное трико под них и свитер. Когда вышли, погода была ясная солнечная, и я быстро сопрел в своем снаряжении. Начал задавать вопросы зачем? Лето ведь! Но тетка только и отвечала: "тайга".

Действительно, к вечеру, когда мы добрались до участка за номером шесть, уйдя довольно далеко от реки, вглубь леса, погода сменилась. Вокруг, в основном высокая, лиственница зашумела, закачалась, крупные капли стали пробиваться через ее крону, и хлынуло. В густом лесу и так не очень-то светло, а тут и вовсе потемнело.

- Костер не развести, палатку на угли не поставить - сыро, - произнесла тетя. - Ладно, расположимся под этим деревом. Раскидываем палатку...

Помощник из меня, если честно, плохой, я больше мешал. Дождь припустил. В общем, промокли мы основательно. Под тонким брезентом мое трико и свитер стали влажными и подавая тете из рюкзака примус, сухой спирт, охотничьи спички, я уже стучал зубами.

- Замерз? - спросила она.

Я лишь помотал головой, - отрицая. Сказать "нет" не позволяли вышедшие из подчинения губы.

- Залазь в палатку и раздевайся.

- Как?

- Так! Не хватало нам еще соплей!

- Совсем?

- До сухого.

- Но:

- Вот и раздевайся!

Палатка одноместная, даже мне - мальчишке, она была мала. К тому же, у меня не было навыка в таких делах - повошкался я довольно долго. А может, я неожиданно застеснялся и тянул время.

Такие моменты не забываются, и, через много лет, могу сказать точно, - застеснялся, потому, что мое отличие от девчонки скукожилось, совсем куда-то втянулось. Висел лишь сморщенный хоботок. Не то, что в бане - где мой колышек распаривался, принимал приемлемые, для моего детского понимания, размеры.

Пока я размышлял на тему мужского достоинства, - казать или не казать, тетя промокла окончательно. Дождь разошелся не на шутку. Если по началу, она еще пыталась согреть в котелке воды для чая, то потом передумала. На сухом спирте она вскипятила кружку, сыпанула туда сахара и подала мне.

- Пей.

Слова ее были отрывистые, быстрые и подразумевали приказы. Естественно я подчинился. Но взять горячую железную кружку, - это, я вам скажу, не так и просто! Особенно когда руки трясутся в такт стуку зубов.

- Горе ты мое! Сейчас!

Поставив кружку на приклад ружья, что было первым, даже вперед меня, положено в палатку, она запахнула вход. Через какое-то время он открылся, и тетя полностью обнаженная вползла ко мне. Она была мокрая, на сморщенных сосках висели капельки дождя - это я запомнил.

Держа кружку, тетя поила меня с рук, а я, обжигаясь сладючим взваром, глазел на ее грудь, заглянуть ниже не позволяла близость к ней.

- Поворачивайся на бок, - велела она, отставляя пустую кружку, ложась между мной и патронташем.

Рискуя остаться косым, я повернулся, скорее, извернулся - нижняя часть меня к ней и лицо тоже. Но низа, все равно, было не видно.

- Отвернись! - снова велела она. - И прижмись...

В палатке места почти не было, и, по моему разумению, я и так лежал к ней вплотную, поэтому, выполнил только первый приказ. Но оказалось, - нужно прижаться.

Тетя обхватила меня и придавила к себе.

Я впервые в жизни узнал, что такое тепло женщины, и какая оказывается печка у нее между бедер. Моя холодная задница попала в горячий рай, а вот груди у тети оказались холодными с твердыми сосками. Она прижала их к моей дрожащей спине, ее рука опустилась к моему отличию от девчонки. Сделав ладошку домиком, тетя накрыла его, - по моему телу побежали мурашки, горячие, словно их кто подогрел.

- Замерз как цуцик! А мотал головой, - проговорила она за спиной.

- Цуцик - это кто? - спросил я, чувствуя как мое отличие от девочки осваивается в женской ладони, распрямляется и начинает, то ли подзуживать, то ли зудеть. В общем, тереться о теплую тетину руку.

- Щенок. Щеночек... Трясешься весь...

Так мы и лежали, прижавшись друг к другу. Постепенно, согретый теплом тети, я перестал клацать зубами, а мое отличие от девчонки совсем освоилось в ее ладони и стало себя настойчиво проявлять.

Я боялся шелохнуться, а вот оно наоборот сначала окрепло, а потом запульсировало, норовя скинуть крайнюю плоть, потереться оголенной головкой. Все это происходило не по моей воле, - само собой. Тетя прижала руку сильнее, но "отличие" стало нагло отталкивать ее ладонь, требуя свободы.

Дождь бил по палатки и успокаиваться не собирался.

- Понравились рассказы Бунина? - неожиданно спросила она.

Я ворохнулся. Вспомнив про "нельзя сюда" мое отличие от девчонки ударило ей в ладонь красноречивым ответом. Сам же я что-то пробурчал, - не помню что, но неопределенное. Тетя, видимо, все поняла и попыталась успокоить меня.

- Дождь теперь к утру только кончится, не раньше. Давай спать.

Я угукнул. Так мы лежали долго, или мне показалось. Время пульсировало в моей крови, толчками в "отличие". Руку тетя не убрала. Она попыталась немного ее отстранить, но "отличие" потянулось за ладонью, словно привязанное.

- Так ты не уснешь, - прошептала она, даже не мне, а сама себе.

Я притих. У меня было ощущение, что сейчас произойдет нечто такое, что разделит мою жизнь на "до" и "после". В размышлении, тетя тоже молчала. Слышно было только ее дыхание, горячее, как и вся она. Ее рука практически не шевелилась, но мое "отличие" от девочки уперлось в теплую женскую ладонь.

Немного трения и крайняя плоть съехала вниз.

- Не оборачивайся и молчи, - приказала она.

Это не был шепот, - какие-то ласковости, которые, впоследствии, я много раз слышал от женщин в такие моменты, - это был приказ. Простой, грубый, вызванный необходимостью. Несмотря на умение обходиться с ружьем, тетя была совсем не воинственная. Ее голос редко имел волевые нотки особенно по отношению ко мне, но сейчас, видимо, она так видела обстановку. Нужно и все...

Ее ладонь сжала мое отличие от девочки и быстро сделала несколько движений. Я дернулся и застонал. Моя рука, инстинктивно опустилась зажать крайнюю плоть. Исходя из своего первого опыта мастурбации, я полагал это надо обязательно, но тетя прижала мою руку локтем, и не дала ей достичь цели.

Белая жидкость свободно прыснула из головки с оттянутой крайней плотью. Я не видел, но я уже знал, что она белая.

Переживая совершенно новые ощущения, - это было приятно даже не из-за того, что тетя полностью руководила процессом, хотя и это тоже, но главное я понял, как же хорошо, когда в последний момент ты отпускаешь свое отличие от девочки в свободный полет и не стесняешь его ничем - даже крайней плотью.

- Спи...

Услышал я за спиной. По телу растеклось тепло, усталость смежила веки. Уже сквозь сон, я почувствовал, как рука тети обтирает мое "отличие". Ее ладонь была словно бархотка.

Тетя потерла крайнюю плоть пальцами, пока оно окончательно не опало, соорудила из ладони домик и снова накрыла, выдохнув:

- Горе ты мое...

Я спал как убитый, свежий воздух всегда действовал на меня усыпляюще. Открыл глаза - утро. Брезент потолка палатки нагрело солнышко, в лесу пели птицы, радуясь умытым деревьям на разные голоса. Дождь кончился, снова стало тепло.

Тети рядам не было. Я выглянул наружу. Моя одежда висела на ветвях дерева, вблизи разведенного костра. Над огнем, в котелке, кипятком булькала неоткрытая консервная банка гречневой каши.

- Проснулся? - спросила тетя, ловко поддевая завтрак ножом, - охотничьим, с такими зацепами для вынимания пыжа, и выкладывая на свою брезентовую куртку. Я угукнул. Одним разворотом острого лезвия, тетя вскрыла банку - пошел аппетитный запах тушенки.

До сих пор, это один из любимых запахов моего детства, юности. Макароны по-флотски или каша и тушенка. Иногда, скучаешь по ним, даже не по ним, а по тому, какой аппетит они вызывали. Слюноотделение. Эх, молодость, молодость!

- Одевайся и садись, ешь, - проговорила она, вытирая нож об край черного хлеба.

- А ты?

- Я уже поела. Пока ты спал. И обход сделала. Так что ешь и в обратный путь.

Мне стало как-то тоскливо. Я бы еще провел такую ночь и не одну. Спросонья сразу и не вспомнилось, но когда я начал одевается, заправляя свое отличие от девчонок в трусы, оно напомнило мне, как было хорошо вчера. Где-то в глубине души, желая, чтобы снова полил дождь, но только после того как поем, - до того жутко проголодался, я навернул кашу, запил теплым чаем из железной кружки, с дымком.

За время моего "завтрака на траве" , точнее - на брезентовой куртке, тетя свернула палатку. В считанные минуты ее снаряжение было сложено, укампановано, как у парашютиста, и готово к обратной дороге. Залив костер, она уложила и мой рюкзак, так же ловко и быстро. Я хотел помочь, но она отправила меня до кустов, предупредив, - остановок больше не будет.

Зная тайгу, словно москвич парк имени Горького, тетя шла первой и у меня была возможность за ней подглядывать. В широких хлопчатобумажных штанах в сапоги и брезентовой куртке, она была похожа на сварщицу Катю из кинофильма "Высота" только вместо маски и электродов - патронташ, ружье и рюкзак с палаткой.

Зато, какая походка! Лисья. Разинув рот, я шел за ней, спотыкался о поваленный сухостой - один раз чуть не рухнул. Тетя же шествовала легко, свободно, словно по подиуму в туфельках, а не по тайге в сапогах.

- О чем думаешь? - не оборачиваясь, спросила она.

- Ни о чем! - брякнул я.

- Думаешь, знаю. Только когда надумаешь, - сразу забудь! Городские правила в тайге не уместны. А если зимой, да бураном бы прихватило? Тогда как?

- Не знаю: - растерянно отозвался я.

- А коль не знаешь, то и выводы не делай! Там, в городе, одно, здесь - другое.

- Что ты все город, да город! Таежником хочу стать!

- Ой! . . Таежником! - она в первый раз за все время обернулась и одарила меня улыбкой. - И давно? Ни со вчерашнего ли вечера?

Тетя была права, такая мечта у меня появилась именно после того как мы лежали в палатке и она прижимала меня к своему обнаженному телу. Что мне оставалось - фыркнуть и пожать плечами.

- Тебе учиться надо! - проговорила она. - Мелкий ты еще. А то вон, как дед, будешь лешим сидеть в глуши. Сейчас время иное.

- А ты?

- Что я?! Я при деде. Без меня, он совсем в тайге одичает: Да и... я уже старая.

Тетя вспомнила о своих сорока. До этого она шла бодро, а после как-то сникла. Мысли забродили в ней кислым молоком.

Дальше, какое-то время, мы шли молча. Обходили коряги. К реке вышли уже к полудню, стало совсем жарко, словно и не было вчера ливня, собачьего холода. Под брезентом одежды потек пот.

- Искупаемся? - неожиданно предложила тетя.

- Голыми? - обнаглел я.

Она посмотрела на меня - думая и молодея, одновременно. Года с нее слетали, как шелуха с зернышка.

- Ладно. Только дрочить будешь в воде. Договорились?

- Как это - дрочить?

- А как в доме, когда я стирала! И в шторку на меня смотрел - видела.

Я покраснел, кончики ушей запылали огнем. Она все видела!

Тогда мне и невдомек было - мои постоянно мокрые трусы, лучше всякой книги "про ЭТО" , рассказали ей, что со мной происходит. Сейчас я понимаю, зачем она дала мне книгу рассказов Ивана Бунина. Чтобы сформировать мое эго в должном направлении. Но, в то утро, я просто стал пунцовым и не знал что ответить. Как оборвать повисшую меж нами паузу...

- Не тушуйся, - помогла она мне. - Я привычная. У народа, откуда моя мать, мальчики часто это делают, а так как у нас все на виду, то и я с детства об этом знаю.

- А девочки? - выплеснул я, с недавнего времени возникший у меня вопрос.

- Что - девочки?

- Этого не делают?

- Пошли купаться! А то передумаю...

К реке я не побежал - понесся!

Ловя себя на мысли, что уже совершенно не стесняюсь тети, я разделся и вошел в воду. Пока я пару раз окунулся, она тоже сняла одежду, попробовала ногой речную волну, и зашла в реку по пояс.

Такой момент я упустил! Потом, я часто представлял, как ее ножка, пальчиками, трогает воду и сама она вся передо мной словно русалка. В юности буйные фантазии, особенно если они имеют правдивую основу.

Волосы мочить тетя не стала. Омыла груди. Здесь я уже не нырял - это было не забываемо! У меня снова зашевелилось "отличие". Видимо, это как-то, но отразилось на моем лице. Она брызнула в меня водой, проведя по речной глади ладонью, огляделась, и, словно не было меж нами четверть века разницы, проговорила:

- Давай... Только не выходи из воды!

Быстро привыкаешь к доверившейся тебе женщине - наблюдение более позднее, но это так. И скоро, она узнает о тебе такое! . .

Без всякого стеснения, я погладил свое "отличие" не отводя глаз от ее озорного взора. Больше мне не хотелось никуда смотреть. Груди тети, с заостренными, поднятыми кверху сосками, меня сейчас не привлекли, - глаза, просто приковали. Зрачки тети расширились, рот немного приоткрылся. Одна рука, оставалась на речной глади, а вторая ушла под воду...

- Ну... - проговорила она, как-то горлом, облизав сухие губы, - быстренько, быстренько и пошли.

Странно, кругом была вода, а губы тети высохли, словно в пустыне...

Наблюдая за ее лицом, неожиданно, я подумал: где сейчас ее вторая рука? От меня она стояла далеко - дотягиваться не собиралась. Ничего особенного не заподозрил, - какое там, в мои тринадцать, почти четырнадцать! Я просто подумал. Думка - мелькнула и исчезла.

Очень скоро я забыл о шальной мысли, и перешел к шальному действу, полностью отдавшись блаженству руки и блуда - соединяя их воедино.

Вода вызывала в ладони сопротивление, играть с крайней плотью быстро не получалось. Поначалу, мне это не понравилось, хотелось быстрее достичь пика, но постепенно я стал получать совершенно новые ощущения. Томление медленно растекалось по мне, принося растянутое на минуты, до того секундное, удовольствие.

Теперь, я наслаждался, как поднаторевший гурман, в одиночку отменным блюдом, не поедая все сразу, скопом, оттягивая встречу с десертом. Но все когда-нибудь заканчивается, и, кстати, очень редко с таким отрывом от реальности.

У меня вырвался стон, лицо покрыла гримаса, которую самому лучше не видеть...

В тот же момент тетя словно поскользнулась и ушла под воду. Вынырнув, огладив мокрые волосы, он пошла к берегу.

Одеваясь, крикнула:

- Понравилось?

Я угукнул. Надо же, даже не покраснел! Мир вокруг был так прекрасен, вода теплая, а тетя такая! . . И с ней было хорошо.

- Ладно, выходи. К вечеру надо быть дома. Корова со вчерашнего дня не доена. На деда надёжа плохая. Как-нибудь, еще на речку сходим.

- А ты мне расскажешь, про народ твоей матери?

- Ой, хитрый! Выходи, выходи! . .