Спец-заказ. Часть 5 & 6

Часть 5.

Этот вечер для Милы как начался кошмаром, там кошмаром и продолжился.

Среди ночи она внезапно проснулась с бешено колотящимся сердцем, ледяными руками и ногами и тяжестью в груди, каждый вдох давался с трудом, врываясь в легкие с неприятным свистом. К собственному ужасу, сил не было приподняться, будто ее тело внезапно стало весить несколько неподъемных тонн. В комнате было темно, небольшая иллюминация шла только из-за оставленной приоткрытой двери ванной. Девушка попыталась пошевелиться, сдвинуться с места, встать, чтобы хотя бы набрать воды — но не смогла сделать даже такую малость, в бессилии повалившись обратно на постель. Положение отягощалось тем, что мысли ее были рассеяными, а сознание отказывалось фокусироваться. Она плохо помнила произошедшее. Неужели ее опять накачали наркотиками? Но в прошлые разы не было такой ужасающей физической слабости.

Внезапно она почувствовала шевеление рядом на постели — закричать от неожиданности помешало только проклятое бессилие. Чья-то теплая рука легла на лоб и тут же перелетела на крохотную жилку на шее, считая пульс. Мгновение спустя все большое тело подскочило на кровати, спрыгнуло, прогнув пружины, и энергично забегало по комнате. Когда внезапно включился яркий свет, заставив Милу болезненно зажмуриться, безликим телом оказался сам Венсан, сосредоточенно перебирающий что-то в очередном шкафу.

Подойдя к девушке, он бережно приподнял ее, и приставил стакан с какой-то жидкостью к губам, заставляя выпить.

— Все будет в порядке, Милá, выпей это, — подбодрил хозяин.

Напиток оказался ужасающе сладким и противным, но мужчина продолжал крепко удерживать ее голову, не давая отвернуться. Когда она допила эту гадость до конца, позволил снова бессильно откинуться на подушки. Даже от такого небольшого усилия Милу бросило в пот. Венсан за это время снова покопался в шкафу и вернулся со шприцем. Девушка жалобно замычала, пытаясь отвернуться и избежать укола.

— Не бойся, крошка, это всего лишь витамины, — попытался успокоить Венсан, бережно высвобождая руку девушки из под одеяла, — ты слишком вымоталась, началось обезвоживание и сахар упал.

— Я не диабетик, — смогла выговорить Мила, упрямо отдергивая руку — та чудесным образом стала вдруг отвечать на приказы мозга.

— Конечно, нет, — усмехнулся Венсан, исхитряясь все же сделать укол, — но быть нижней тоже порой очень энергозатратно.

Мила резко покраснела, кровь до того, казалось, бывшая ледяной, вдруг резко нагрелась до состояния кипятка, охватив все тело. Сознание прояснилось, а с ним вернулась и память... Что произошло дальше плохо поддавалось описанию. На нее вдруг накатила такая огромная волна жалости, агрессии и разочарования в себе, что буйная истерика, в которую она впала, была, пожалуй, наиболее продуктивным и наименее травмоопасным способом совладать с захлестнувшими ее эмоциями из всех возможных. Венсан оставался рядом, несмотря на то, что она превратилась в маленькую, вопящую, шипящую и брыкающуюся фурию — молниеносно переходя от самоуничижительных рыданий к жестоким оскорблениям, попыткам придушить мучителя, и обратно. Он спокойно сдерживал девушку в периоды разрушения, замотав в одеяло, не давая причинить вреда ни себе ни ему.

Когда эта эмоциональная карусель наконец исчерпала себя, и девушка, свернувшись клубочком затихла, обессилено плача, он снова поднялся и принес ей большой стакан воды и пару таблеток:

— Это обезболивающее, выпей, — попросил он.

— Уйди... — проговорила Мила, бросив на него быстрый неуверенный взгляд, — я не могу тебя сейчас видеть...

— Попроси, как следует, Милá, — жестко потребовал Венсан, — твое состояние не оправдывает грубости, а наказание можно перенести и на другой день!

Мила мгновенно сжалась... Как быстро он сменил заботливый тон на привычные приказы! Чтобы не забывалась...

— Я умоляю Вас, хозяин, не могли бы вы оставить меня одну сейчас? Пожалуйста... — опухшее личико скривилось, губы задрожали, глаза снова заблестели от лавиной надвигающихся слез. Она выглядела такой юной, трогательной и хрупкой в этот момент, и даже невинной, несмотря на полное отсутствие одежды. Ладошки вскинулись в молельном жесте, оголяя грудь, голова поникла.

Венсан молча развернулся и вышел, погасив свет.

Мила с тоской выдохнула, попыталась устроиться поудобнее на широкой кровати, заворачиваясь в одеяло, как в кокон. Слезы иссякли, но на душе было невообразимо тошно...

***

Сон, бежавший от девушки всю ночь (или то время, что она считала ночью, в темноте и тишине своей роскошной клетки), под утро навалился могильной плитой, давая наконец отдых истерзанной раскаянием пленнице. Ее не будили, но судя по ощущениям, проспала она достаточно долго. Проснувшись, прошла в душ, пытаясь хоть немного стряхнуть овладевшее ею уныние. Спину, ноги и ягодицы заметно щипало. Исхитрившись открыть углом двери зеркального шкафа, стала с омерзением рассматривать оставленное на ней художество. Вся кожа спины, боков была покрыта тонкими красными линиями, кое-где пересекавшимися, но чаще идущими параллельно, словно Венсан методично «раскрашивал» ее своим кнутом. Разрывов вроде не было видно, но кое-где были багровые кровоподтеки. Кроме того, на мягких тканях на месте ударов была мелкая сыпь, начинавшая сильно чесаться.

И что, спрашивается, с этим делать?

Долго размышлять не пришлось, появились знакомые великанши с подносом завтрака (или обеда?) и вчерашним планшетом. Прежде чем разрешить ей приступить к еде, ее обильно смазали какой-то сильно-пахнущей ментолом мазью, затем одели в обычную, хлопковую пижаму — уютную и теплую, далекую от любой эротики.

На планшете в этот раз было коротенькая записка от хозяина с приказом продолжать тренироваться в минете и длинный формальный документ об обязанностях нижней, по сути расширяющий список тех требований, что Венсан ей уже предъявил. Мила проигнорировала и то и другое, не в силах сейчас думать об этом. К ее удивлению, также на планшет была загружена читалка с огромной библиотекой на русском и несколько фильмов, как классических на английском — «Эта замечательная жизнь», «Касабланка», «Унесенные ветром», «Звуки музыки», так и советских — «А зори здесь тихие», «Приключения Шурика», «Служебный роман».

Мила недоуменно вздохнула — и что это все должно значить? Все посмотреть за день она все равно не успеет. Поэтому, плюнув на другие инструкции, включила последний, удобно устроившись в кресле, лакомясь черным шоколадом и запивая горячим чаем, погрузилась в с детства любимые перипетии отношений Людмилы Афанасьевны с Новосельцевым, тем не менее с горечью осознавая, что так всего лишь трусливо пытается избежать неприятных раздумий о своем позорном положении...

***

Чувствуя приближение вечера, Мила заметно стала нервничать, руки дрожали, страх душил, завладевая телом. Боясь повторения вчерашнего, она все же прочитала присланный документ, стараясь не сильно концентрироваться на особо унизительных вещах — целовании ног хозяина, выражении благодарности за избиения и тому подобное. Затем, давясь горькими слезами, все же присела на колени возле своего «тренажера» на стене. Не смотря на спазм в горле, получалось гораздо лучше — все же вчерашние мотивационные усилия Венсана, видимо, не пропали зря.

Служанки пришли как по расписанию, принеся легкий ужин, занялись уборкой, сменили постельное белье. Затем обыденно потянули Милу в душ — прихорашиваться. Настроение девушки, немного улучшившееся за время спокойно проведенного дня, снова пошатнулось, быстро соскальзывая в истерику. Умом она понимала, что та же клизма, несмотря на весь вред от настолько часто проводимой процедуры, сейчас была наименьшей из ее проблем, но тело отказывалось слушаться разумных доводов — она снова плакала, сопротивлялась, лишь чтобы ее окончательно сломленную, все же насильно привели в тот вид, что, по-видимому, считался приемлемым для хозяйских рабынь.

В ответ на непослушание, ...

,ее снова привязали возле столбика кровати и ушли, оставив ждать.

Она ждала и ждала, то заливаясь слезами, то сжимая зубы и хорохорясь, уговаривая себя не трусить и держаться. Она злилась на Венсана, ненавидела его, боялась, с ума сходила от ужаса при воспоминании о соседней жуткой камере и воображая мучения, что ее ждали, придумывала планы побега — один безумнее другого, включая убийство хозяина или служанок — да хоть при помощи осколка зеркала. И тут же, осознавая всю нелепость подобного, впадала в другую крайность, решая безропотно подчиниться чему угодно, пытаясь просчитать, как его разжалобить, как вызвать хоть искорку тепла в его каменном сердце. Ведь она видела порой ласку и нежность в нем, заботу... Неужели, это всего лишь забота собственника о дорогом товаре, и в ней нет ничего человеческого?

Ожидание затягивалось. Тело уже давно затекло, Мила извелась вся, не в силах совладать с нервным напряжением. Но Венсан так и не приходил. Когда, как ей казалось, много часов спустя, дверь наконец заскрипела, она аж вскрикнула — то ли от ужаса, то ли облегчения. Но в комнату вновь вошли служанки, молча отвязали ее и быстро ушли, не дав никаких объяснений. Мила ошарашено встала, стянула кружевные тряпки и, надев полюбившуюся пижаму, залезла в постель, привычно свернувшись клубочком. Что это? Почему он не пришел? Наказывает ее так? Она снова тихонько заплакала...

Хуже всего, что, похоже, из всего мириада чувств, плакала она от разочарования...

***

Потянулась вереница безликих дней. Утром она читала на планшете краткие записки от хозяина, но те давали слишком мало пищи для догадок. Несмотря на обещанные задания, их было совсем немного — все тот же минет, одна эротическая история (можно на русском, если легче), еще добавились занятия французским в специальной программе. Плюс фильмы и книги, чтобы не скучала. Кроме того, через несколько дней, как спина окончательно зажила, ее вывели из комнаты, вызвав у девушки волну паники, но прошли мимо памятной двери, проведя по коридору, где за углом, за решеткой, оказалось большое хорошо освещенное помещение с небольшим бассейном и тренажерным залом. Плавать голышом было сначала неловко, но Мила быстро освоилась, получая удовольствие от такой незамысловатой физической нагрузки. При этом одна служанка стояла с одной стороны дорожки, другая с другой, не спуская с девушки глаз.

Вечерами ее все также тщательно готовили к приходу хозяина, даже во время месячных — мыли, удаляли волосы с тела, массировали и натирали маслами, красили и причесывали. Глубоко внутрь влагалища вставляли специальную губку, а в попку, после промывания — пробку, та изредка менялась, становясь шире и тяжелее, заставляя девушку сильно сжимать внутренние мышцы, чтобы та не выскользнула во время ее вечерних бдений в ожидании Венсана.

Но он не приходил.

Ее уже давно не привязывали, но она послушно стояла в заученной позе, надеясь, что может быть хоть сегодня он вернется. Надругательства стали забываться, а вот воспоминания о запредельном удовольствии не давали покоя, в купе с становившимися все более красочными придумываемыми рассказами, заставляли находиться все время в состоянии легкого возбуждения. Помня о камерах, мастурбировать она не решалась. Но ее сны были наполнены развратными образами, и порой она просыпалась от сладкой дрожи между ног, которая, впрочем, облегчения приносила мало.

Перспектива быть нижней теперь не казалась столь ужасной. Особенно, быть Его нижней. Не может быть, чтобы такие отношения только базировались на порке, но даже от той она достаточно быстро оправилась, на нежной коже не осталось и следа, хоть ей и казалось, что плеть с нее лохмотья плоти сдирала. Загадывать слишком далеко, в то время, когда Венсан должен был передать ее новому хозяину, Миле не хотелось. Ей бы пережить сегодняшнее положение, а что будет потом — еще бабушка на двое сказала, вдруг, все поменяется... 
Она уже совсем отчаялась, боясь, что Венсан по какой-то причине, возможно, из-за ее сопротивления, решил отказаться от проекта и только ждет, что за ней приедут, чтобы забрать обратно, когда однажды вечером он внезапно появился в ее комнате — спокойный и уверенный как всегда, словно не замечающий ее горящих от радости щек и блестящих глаз.

— Здравствуй, Милá, как ты?

— Спасибо, хорошо, хозяин.

— Чем ты занималась, пока меня не было?

— Чем Вы приказывали, хозяин — читала, смотрела фильмы, училась, плавала, тренировалась, ждала Вас...

— Мне еще сказали, ты много плакала — это так?

— Да, хозяин... — смутилась девушка.

— Из-за чего?

Неужели это не понятно и надо объяснять?

— Мне было страшно, хозяин.

— Ты боялась меня? или боли?

— Я боялась, что Вы не вернетесь, хозяин, — покачала головой девушка.

Венсан усмехнулся.

— Значит, боли ты больше не боишься?

— Боюсь... Но плачу я не из-за боли... хозяин...

— Хорошо, я понял, — Венсан довольно улыбаясь, сел в кресло напротив. Мила сама удивилась, как обрадовалась этому — будто мир снова обрел основу и целостность, все в нем осталось неизменным: он неспешно попивает коньяк, разглядывая ее, она на коленях перед ним, дрожащая от предвкушения.

— Ты очень хорошенькая сегодня, Милá, мне нравится, — сделал неожиданный комплимент мужчина, — тебе идет быть нижней.

— Спасибо, хозяин, я рада вам угодить, — невольно вспыхнула от сомнительности этой похвалы девушка.

— Ты очаровательно краснеешь, — заметил он, — удивительно для человека, пишущего такие похабные истории.

Мила выдавила смущенную улыбку. Конечно, писала она не столько для него, сколько для себя, от чего же так волнуется, словно он самый строгий в мире критик?

— Мне польстило, что в твоих новых рассказах, главный герой не мальчишка, а кто-то весьма смахивающий на меня. Ты думала обо мне, Милá?

— Да, хозяин... — о чем ей еще было думать?!

— Подойди, — попросил Венсан, — я тоже скучал по моей крошке.

Мила подползла, не уверенная чего именно он от нее ждет. Хозяин поразил ее, протянув руку и подтягивая ее к себе на колени, заключил в объятия. Он нежно стал ее поглаживать, как котенка — по голове, волосам, шее, плечам, спустившись ладонью на грудь, сжал, вынуждая девушку откинуться, так что грудки почти выскочили из низкого лифа откровенного платья. Вдоволь насладившись ее мягкой плотью, спустил руку на живот.

— Раздвинь ноги, — ласково приказал он, — ты была послушной девочкой и заслуживаешь маленького поощрения. Не так ли?

Мила завороженно кивнула. Приподняла колено и уперлась им в подлокотник кресла, раскрываясь под его рукой. Венсан, сжав ладонью ее лобок, легко скользнул средними пальцами внутрь.

— Ты очень мокрая и горячая тут, Милá, как маленькая сучка, — довольно проворковал Венсан, начиная коротко постукивать по чувствительному местечку у нее внутри, одновременно поглаживая большим пальцем клитор, — сейчас мы поиграем с тобой в игру, крошка. Я хочу, чтобы, когда ты чувствовала, что вот-вот кончишь, ты начинала громко, заливисто лаять, как и положено сукам вроде тебя. Если я буду доволен, возможно, помогу тебе... Если же кончишь прежде, чем я позволю, остаток вечера проведем в соседней комнате...

Тон его голоса был тягучим, чарующим, обещающим наслаждение, и смысл слов долго ускользал от находящейся в сладкой истоме Миле. Все ее существо сейчас было сосредоточено на той точке внутри, которую Венсан умело ласкал. Однако, упоминание о камере мгновенно отрезвило ее, вызвав волну паники. Она попыталась напрячься, перестать чувствовать, но тело отказывалось подчиняться, всеми силами стремясь к развязке.

— Лай, — ухмыльнулся Венсан, с улыбкой наблюдающий за ее истошными попытками держать себя в руках.

Девушка от стыда сжалась, покраснела с головы до пят и ели слышно тявкнула. Венсан не остановился.

— Громче, — заметил он.

Испытываемый стыд, однако, сделал свое дело, на время удовольствие перестало ...,быть таким острым. Будь Мила более опытной, может, и сумела бы воспользоваться передышкой и взять под контроль свои реакции. Но наслаждение снова захлестнуло ее и совсем не было сил сопротивляться. Оргазм приближался огромной, сносящей все на своем пути лавиной.

— Гав-гав-гав-вааауууу, — изо все сил залаяла девушка.

Венсан, на мгновение прекратил сладкую пытку.

— Хорошая собачка, — похвалил он.

Девушка громко натужно дышала, приоткрыв рот. Стыд, страх и удовольствие, испытываемые одновременно, разрывали на части. Умственное усилие, прилагаемое, чтобы переключаться с одного на другое, было чрезвычайно выматывающим.

— Продолжим? — потрепал ее по груди Венсан.

В этот раз он мгновенно нашел ритм и довел Милу до края за считанные секунды, что та едва успела разразиться протяжным лаем. Так он мучал ее много раз, изредка вытаскивая руку из залитой смазкой киски, но чаще оставаясь внутри и просто меняя темп, давая ей возможность хоть на мгновение соскочить с иглы наслаждения. Звуки, издаваемые девушкой, лаем уже можно было назвать с натяжкой, скорее это был непрекращающийся скулеж с редкими завываниями. Ее разрывало, распирало изнутри, она абсолютно не понимала, как контролировать это состояние, и только страх заставлял делать нечеловеческое усилие и удерживать болезненную дрожь в перевозбужденном клиторе от распространения.

Когда внезапно прозвучала команда «можешь кончать», мозг не успел ее осознать, зато тело слетело с катушек — затряслось и забилось, с восторгом спрыгивая в вулкан так долго сдерживаемого наслаждения.

Венсан бережно удерживал на коленях трясущееся и извивающееся тело, крепко прижимал голову Милы к плечу, чтобы та не ударилась. Когда та, наконец, затихла, мягко подтолкнул вниз.

— Что сейчас должна сделать хорошая сучка? — строго нахмурившись, спросил он.

Девушка на миг опешила, но, к счастью, быстро поняла, чего он ждет, и распласталась ниц, благо колени так тряслись, что сделать это было легче, чем не делать.

— Спасибо, хозяин, — искренне выдохнула она, с нежностью обнимая его ступни в мягких домашних мокасинах. Затем легко и естественно склонила голову, целуя открытые лодыжки. Это ее от чего-то так поразило, что она продолжала и продолжала целовать ноги хозяина, словно паломница у подножия статуи святого, а потом также внезапно расплакалась, оросив его туфли слезами...

Венсан в ответ лишь тихонько погладил ее по голове, аккуратно отодвинул, встал и вышел из комнаты.

***

Больше он не оставлял ее. Приходил каждый вечер, принося с собой восторг жизни и реальности — единственные яркие пятна в однообразном Милином существовании. Дни были все как один — одинаковые, монотонные — чтение, фильмы, спорт, после обеда долгие часы перед зеркалами и в ванной, чтобы угодить ему. Все время в одиночестве, редко произносивших хоть слово стражниц вряд ли можно было считать компанией. Все мысли ее были лишь о вечере, когда он придет и мир в ее душе разобьется вдребезги, разрываемый сонмом чувств и ощущений, через которые он заставлял ее проходить.

Она никогда не знала, чего ей ждать. Он никогда не предупреждал и никогда не повторялся. Будет ли он сегодня часами неторопливо трахать ее в рот, позволяя ей самой нанизываться на него, пока он развалился в кресле с традиционным коньяком и сигарами, или же грубо бросит на кровать и навалившись всем телом, сжав груди, выебит в глотку за две минуты, не заботясь, успела ли она хоть раз вздохнуть? Или же привяжет к кровати, заставляя кончать несчетное количество раз, что дыхание сбивалось, сердце билось неравномерными толчками, а в глазах темнело. Или, наоборот, отведет в камеру, подвесит и будет чередовать боль и наслаждение, не давая кончить?

Когда Венсан в один из дней после быстрого, энергичного минета, крепко взяв ее за руку, вывел из комнаты и подтолкнул в открытые двери соседней мрачной камеры, Милу трясло. Но то что последовало потом превзошло ее самые невероятные страхи. Заставив ее встать на четвереньки на специальном помосте и крепко закрепив голову, руки и ноги в деревянных колодках, он подтащил к ней сзади хитрое приспособление, включил на полную мощь, а сам ушел. Приспособление оказалось секс-машиной с большим резиновым хуем, который долбил и долбил Милину нежную щелку часами. Преодолев боль от непривычного размера, в начале она испытывала лишь голое, примитивное удовольствие, но вскоре стала уставать, тем более что кончить под таким напором не получалось. Машина, работая в выбранной программе, иногда замедлялась, выскальзывала, лишь, чтобы вновь вкрутиться в ее растраханную дырочку с чмокающим звуком после очередной впрыснутой доли любриканта.

Когда Венсан наконец вернулся, девушка уже была чуть жива, если бы не колодки, упала бы. Лицо было красное, потное, заплаканное. Взглянув на хозяина, как на спасителя, принялась умолять освободить ее, но добилась лишь кляпа в рот. Затем он взял тонкий бамбуковый стек и стал хлестать ее по заднице в такт с движениями искусственного члена. Сознание помутилось от боли, крики застревали в горле, но одновременно вернулось удовольствие, киска сжималась и снова наполнилась естественными соками.

— Не смей кончать, — рычал Венсан, разукрашивая розгой ее нежные округлости.

Мила и не смела, молясь о скорейшем освобождении. Тем не менее, закончив пороть ее, Венсан прижал к распухшему клитору вибро-массажер с круглой головкой, и Мила улетела практически на первых секундах. Несмотря на всю его дрессировку, ей еще плохо удавалось контролировать оргазм.

Потом долго валялась у него в ногах, благодаря и вымаливая прощения, чуть ли не вылизывая пол под его туфлями. В какой-то момент она перестала испытывать стыд за это, а лишь искреннее, чувственное благоговение. Он постепенно становился центром ее мира, богом ее маленькой вселенной.

***

Венсан был непредсказуем. После той ночи в камере несколько дней был предельно внимателен, терпелив, лишь слегка шлепал за легкие провинности — по груди и внутренней стороне бедер, давая зажить ранам на ягодицах. Однажды даже, пока она рассказывала очередную историю, стоя на коленях, раздвигая руками свои булочки, бережно вошел в нее и стал трахать — такого не было с того первого раза после порки, он обычно предпочитал использовать ее рот. Девушка мгновенно завелась, стала подмахивать, но он внезапно остановился, вытащил влажный член, вытерев о ее попку и заправив в брюки, приказал перебираться на кровать.

Мила послушалась — легла, свесив голову, чтобы ему удобнее было ей засаживать в глотку. Но хозяин велел перевернуться, подтянул бедра поближе к краю кровати и подложил под них подушку. Обвязал ступни капроновыми лентами и зафиксировал. Затем обойдя, поднял руки девушки над головой и тоже привязал. Таким образом обеспечив неподвижность пленницы, сам отошел к шкафу с игрушками.

Миле так и не дали возможности как следует там все изучить, поэтому ожидала она возвращения хозяина с предвкушением и страхом. Первым делом он прикрепил на вздернутые соски девушки маленькие прищепки-крокодильчики, соединенные длинной цепочкой, опустив тяжелую округлую подвеску, крепившуюся по середине, в пупок трепещущей пленнице. Соски болезненно ныли, но Венсан и раньше был неравнодушен к ее полной груди и делал это не в первые, хоть обычно и использовал обычные зажимы, без зубчиков. Затем он завязал девушке глаза черной шелковой повязкой.

— Тебе страшно, Милá? — спросил он.

— Да, хозяин, — последовал незамедлительный ответ.

— Хорошо, — удовлетворенно заметил он. Ему нравился ее нескрываемый страх, да и сама Мила начала находить что-то завораживающее в этом чувстве, смакуя его, перекатывая душный, колючий комочек по краю распахнутой души.

Когда в комнате полилась тихая, успокаивающая, журчащая музыка, Мила насторожилась. Для чего это? Чтобы ее расслабить или чтобы сопровождать ее крики?

Венсан неторопливо ...,перебирал складочки ее лона. Разглаживал, немного растягивал, оголял чувствительную головку клитора, пуская нервные токи по телу. Затем влажными, холодными пальцами стал проникать внутрь нее, выскальзывал, щедро размазывал смазку по половым губам, спешил обратно в ее теплую, податливую норку. Мила под его руками уже заметно металась и постанывала, извергая все больше и больше ароматной влаги, но мужчина не переставал добавлять и искусственный гель, зачерпывая его из рядом стоящей баночки. Он без труда ввел в вагину девушки три пальца, аккуратно погладил анальную пробку в ее попке сквозь тонкую перегородку, вызвав длинный тоскливый стон, затем дотронулся до чувствительной точки на внешней стороне влагалища, от правильного нажима на которую, Мила обычно скатывалась во множественные оргазмы. Сегодня контроль ее оргазмов не был его целью, как не приятно было потом ее наказывать за несдержанность. Отвлекшись от мокрой дырочки, Венсан широким движением языка прошелся по напряженному клитору девушки, голому лобку, животу, и, вдруг вцепившись зубами в подвеску, сильно дернул, вызвав громкий вскрик от острой боли в сосках. Так, боль ее теперь отвлечет немного — и от оргазма и от того, что он делает.

Мила жалобно скулила. Венсан же, сложив пальцы вместе, осторожно стал вводить внутрь нежной киски, ощущая как эластичная, мягкая плоть подается, расступаясь, растягиваясь. Он добавил еще геля, медленно, миллиметр за миллиметром, продвигаясь вперед. Девушка замерла, затем задергалась, видимо поняв, что он делает, начала что-то бессвязно умоляюще просить. Он не слушал, сосредоточенно наблюдая за истончившейся, растянутой плотью — губки ее и клитор почти стали неразличимыми, лишь маленькая оголенная пуговка подрагивала в такт напряженному дыханию хозяйки. Добавив еще смазки, он сумел втиснуться костяшками пальцев, лишь поджатый большой выпирал твердым холмиком, вся же ладонь была внутри девушки, приветствуемая в ее горячей пещерке. Когда Венсан чрезвычайно медленно, круговыми движениями, попытался всунуть последнюю фалангу, Мила протестующе закричала, стала выгибаться, но получив очередной разряд тока по соскам от впившихся крокодильчиков, замерла, лишь жалобно поскуливая.

— Расслабься, Милá, — приказал хозяин, легонько куснув ее за бедро. Сам же загреб свободной рукой еще смазки и обильно смазал отверстие девушки и погруженную в него до середины правую кисть. Он долго и очень медленно, борясь с каждым миллиметром натяжения проникал внутрь тела беспомощной пленницы, и тем большим триумфом загорелись его глаза, когда костяшка пальца вдруг проскользнула внутрь, а девушка издала долгий хриплый стон. Проникнуть дальше было уже делом нескольких мгновений. Влагалище девушки закрылось на основании запястья, плотно прилегая как перчатка.

Мила боялась дернуться, страшась, что от любого неосторожного движения, он порвет ее. Она чувствовала себя запредельно растянутой и наполненной до основания. Она была словно кукла-марионетка, которую он одел на руку. И он не останавливался! Медленно прокручивал кисть, слегка подгибал пальцы, легонько обхватил шейку матки, затем стал изнутри перекатывать и толкать пробку в ее попке, вызвав из ее горла целую руладу о несовместимости обуревавших ее эмоций, разлившуюся по комнате в гармонии с музыкой грохочущего водопада, льющегося из динамиков. Оставаться неподвижной не было сил! Слава Богу, она была привязана и не могла дергаться. В какой то момент она почувствовала, что он сжал пальцы в кулак и погрузился еще глубже в нее, затем резко дернул руку вниз, словно намереваясь вытянуть ее в таком положении, с силой надавив на самое чувствительно Милино местечко. Крышу снесло мгновенно! Оргазм измочалил ее и бросил, задыхающуюся, потную, недоумевающую, как она дошла до жизни такой — кончает от того, что мужчина засовывает кулак размер с головку новорожденного ребенка в ее аккуратную, узенькую (когда-то?) пизденку!

Венсан прочувствовал с Милой каждый момент ее оргазма. Ее мышцы плотно, волнообразно сжимались вокруг него, словно одаривая одновременно миллионом поцелуев. Когда судороги, наконец, прошли, и лишь возвращались редкой острой дрожью, он начал также медленно и осторожно выходить из нее. Было проще, но он не спешил, не желая поранить ее. Ее внутренние ткани и, правда, как утверждал устроитель аукциона, оказались очень эластичными, но незапланированные травмы ему были не нужны.

Наконец вытащив руку, он положил ей ее на живот, растопырив пальцы, поглаживая, успокаивая партнершу. Затем отдышавшись, отвязал Миле ноги, руки, снял повязку с глаз, зажимы с побелевших сосков с глубокими следами от зубцов — вроде не до крови, и, подхватив бездвижное, вялое тело, переложил головой на подушки. Когда он собрался уходить, Мила внезапно слабо схватила его за руку, пытаясь удержать.

— Не уходи, пожалуйста, Венсан... мой господин, — моляще попросила она, — побудь со мной чуть-чуть.

Венсан слегка нахмурился, но согласно кивнул и лег рядом — он все равно собирался понаблюдать за ней пару часов, чтобы убедиться, что не будет отката от переизбытка впечатлений. Она быстро адаптируется, но все же еще слишком неопытна, отдает слишком много.

Говорить не хотелось. Девушка в начале несмело, но не встретив его окрика, постепенно, тихонько подлезла ему под бок, прижавшись попкой невольно скривилась — нанесенные розгами следы так быстро не заживали. Венсан задумчиво перебирал пальцами по нежному плечику, все еще игравшая музыка навевала сон и негу. Спустившись рукой до мягкого бедра девушки, сжал, пробежался по изысканным узорам, оставленным стеком, обхватил ладонью округлую попку, проигнорировав болезненный стон, скользнул в ямочку между ягодиц, поддел камешек в основании пробки, начал привычно играть — то слегка вытаскивая, то снова нажимая, от чего Мила мелко задышала, испугавшись.

— Ты все еще боишься анального секса, Милá? — удивленно спросил Венсан.

Мила, зажмурившись, кивнула.

— Почему?

— Не знаю... — прошептала девушка, — это гадко... и тогда во мне вообще ничего моего не останется, глубже падать будет некуда... — призналась она.

— Глупая... падать, всегда есть куда... и это мало зависит от того, будут ебать тебя в жопу или нет.

Мила судорожно глотнув, замолчала. Она и сама это понимала. Явно, в той роли, к которой он ее готовит, все ее дырочки будут в употреблении. Странно, что он до сих пор не вскрыл ее, хоть зачастую и проявлял интерес, как сейчас... Зачем тогда эти дурацкие ежевечерние процедуры? Она заворочалась... Хорошо, что он не видит ее лица сейчас — так стыдно. Но хозяин не собирался позволять ей скрыться от него.

— Говори, Милá, — потребовал Венсан, — о чем ты сейчас подумала? Не вздумай лгать! Пусть попка не зажила, но спина то целая и вряд ли захочет прямо сейчас испытать мой новый кнут!

Мила испуганно замялась, но все же выдохнула:

— Почему Вы еще не трахнули меня туда, хозяин?... Вам не нравится моя попа?

Венсан тихо засмеялся.

Мила расслабилась — пусть лучше потешается, чем соседнюю камеру готовит.

— Твоя попка очаровательна, и ты это знаешь, хитрюшка. Напомни мне завтра наказать тебя за тщеславие, — иронично ответил он, — а не пользуюсь я ей, потому что ты этого ждешь.

— Я? Жду? Но это неправда, хозяин...

— Боишься и ждешь, — безапелляционно отрезал Венсан, — а начнем играть мы с ней, когда ты сама меня об этом попросишь.

— Если это от меня зависит, то никогда! — проснулась спавшая было все эти недели упрямица. Мила тут же прикусила язык. Ох, Венсан вряд ли спустит ей такую грубость!

— Ой, простите, хозяин! — попыталась извиниться она.

Тот хрипло хохотнул, давая понять, что внес и этот проступок в список.

— Конечно, попросишь, — уверенно заявил он, — умолять будешь. Тебе ведь хочется, чтобы я сделал с твоей попкой то же, что и с киской сегодня, не правда ли?

***

И он снова оказался прав... Она попросила... И упивалась каждым его нещадным движением,...,захлебываясь криком от разрывавшей ее боли, сходя с ума от желания принадлежать Ему целиком — до последней капли пота, до ослепших от слез глаз, до вывернутой наизнанку души. В ней не было и кусочка, не подвластного ему, он мог повелевать ею, читать все ее тайные помыслы, и ей стало абсолютно все равно, что из этого он забрал силой, а что она отдала сама. Мила познала торжество в этом полном растворении, в этом была ее свобода — полная, безусловная нагота и беспомощность, когда нет тайн для возлюбленного Бога, которого она сама себе создала — ни в душе, ни в теле. И только одна мысль бьющаяся в унисон в измученном естестве:

— Я люблю Вас, Хозяин... Люблю...

Часть 6.

На следующий вечер Венсан не пришел.

Мила, свернувшись калачиком возле столбика кровати, отождав несколько долгих часов, скулила как маленький раненный зверек. За что он ее наказывает? Что она сделала? Разве ни этого он добивался? Разве не суть существования нижней — обожать и боготворить своего Верхнего?

Она поддалась ему, прошла через такое, что всего пару месяцев назад и вообразить не могла, стала жить только им. А он теперь ее отверг?

Боль при мысли, что ее поклонение ему не нужно, пронзала до глубин естества и была куда беспощаднее ран, оставленных кнутом, плясавшим на ее спине, горячее жарко пульсирующих, растянутых дырочек у нее между ног.

Она потеряла себя, не помнила кто она и зачем здесь. Все это было как в прошлой жизни и не имело больше никакого значения. Что она? Лишь инструмент его наслаждения. Она — продолжение его руки, ласкающей ее, продолжение его ноги, отпихивающей ее, продолжение его члена, вонзающего в нее.

В ту ночь Мила так и не смогла уснуть. Она то беспомощно выла, причитала, умоляя его прийти, заранее соглашаясь на все самые ужасные пытки, что он ей приготовил, то затихала и бездумно пялилась в потолок остекленевшими глазами, не желая ни о чем думать. Только бы он пришел... только бы простил ее...

На утро служанки принесли завтрак и ставший верным спутником планшет. Есть не было желания. На лихорадочно схваченном же планшете, не оказалось ни одной записки от Него. Мила разрыдалась и снова зарылась в постель.

Она вспоминала последние ночи с хозяином и естество ее наполнялось возбуждением. Ей было все равно, что ее накажут, все что угодно, лишь бы привлечь его внимание. Откинув одеяло, чтобы ничего не скрылось от всевидящих камер, она стала торопливо ласкать себя — задрала сорочку, оголила грудь, крутя и вытягивая соски, смочив слюной пальцы вставила в свою голодную щелку, широко расставляя колени. Представляя, что он смотрит на нее, мгновенно потекла, размазывая соки по промежности, приподняв бедра и сильнее откинувшись, стала дрочить себя в попу, преодолевая болезненное сопротивление сфинктера. Она — шлюха, блядь, таких как она должны ебать в жопу!

— Дзи-инь!

Непривычный звук вырвал Милу из горячечного забытья. Она вскинулась, мгновенно остановившись. Возбуждение как рукой сняло. Звук был из той, старой жизни, в этой глухой комнате он был также чужд, как пение птиц.

Мила вскочила, пытаясь понять от куда он раздался. Взгляд упал на лежащий на столике планшет. На спящем экране мигало сообщение — «ВЕРНИСЬ!»

Закружилась голова, девушка мешком осела на мягкий ковер. Она сходит с ума, отрешенно подумала Мила. Эта мрачная мысль не вызвала возмущения. Она дошла до края, дальше некуда, психика не выдержала. Вот и ожидаемые «мозги набекрень», да еще и с глюками... Тому, кто бы не хотел сделать из нее куклу, наверное, все равно, что у нее в голове, главное, чтобы ноги по щелчку раздвигала...

— Дзи-инь!

Настойчивый колокольчик не хотел затихать.

Мила схватила планшет и нажала на приглашающее сообщение. К собственному шоку, ссылка вывела в интернет браузер на статью на каком-то новостном канале — «ПОИСКИ ПРОПАВШИХ ДЕВУШЕК ПРОДОЛЖАЮТСЯ» гласило название, а под ним на нее с экрана смотрела слегка улыбающаяся, серьезная девушка с прямым, спокойным взглядом. Она сама... Эту фотографию сделали год назад, когда она только начала работать в концерне, для отдела кадров. На ней был неброский костюм с пиджачком, которым она когда-то очень гордилась, в руках зажата папка с документами.

Обернувшись на зеркальный шкаф, Мила с ужасом осознала, как мало у нее сейчас осталось общего с той девушкой из прошлого — горящие щеки, копна волос беспорядочно окутывающая полуголое тело с бесстыдно выставленной грудью, темные обезумевшие глаза наркомана, готового отдать все за новую дозу...

Она ли это?

Торопливо пролистывая статью, она узнала, что полиция безуспешно пытается искать четырех пропавших без вести женщин и опасается, что случаи эти не единичные, а связаны между собой и, возможно, следует ждать новых исчезновений.

«Боже, нас же в том контейнере было не меньше двадцати... и судя по поведению Валета, то был его не первый рейс... Почему пропавших только четверо? Остальных, получается, вообще не ищут?»

Немного выровняв дыхание, Мила перечитала текст внимательнее. Журналист называл имена пропавших, но кроме своего собственного Мила их не узнавала, единственным знакомым могло быть имя Вероники Серафимовой, студентки 22 лет, но фотографии не было и Мила не могла с точностью сказать, была ли эта девушка той, покалеченной Валетом и его подручными в ту жуткую ночь в контейнере.

Ее затрясло. Воспоминания о пережитом в те первые дни ужасе, были словно заперты в темном уголке ее памяти, а сейчас сшибающим зловонным валом вырвались наружу. Пока она тут, как последняя сучка, вылизывает ноги Венсана, другие девчонки где-то там борются за выживание. А она, пусть из чувства самосохранения, сдалась, поплыла по течению, не просто забыв, но всеми силами своей мелкой душонки стремясь к забвению!

Стыд, жгучий как кислота, разлился по жилам. Бросив взгляд на кровать и вспомнив, чем она занималась всего несколько минут назад в тщетной надежде привлечь внимание собственного мучителя, Мила побледнела. Что она с собой сделала? Зачем отдала все Ему, не оставив себе даже крошки достоинства? Проснувшаяся гордость вопила в ужасе от глубины собственного падения.

Но была и другая, родившаяся и выпестованная в этих застенках частичка ее души, что безмятежно улыбалась и купалась в найденной любви, закутываясь в нее, как в самый дорогой наряд, хватаясь за это чувство, как утопающий за соломинку. Ведь если она его любит, все неважно, все не имеет значения? Любовь оправдывает все?

Мила зло тряхнула головой. Что за глупости! Он то меня не любит! Любит-любит, шептал тихий голосок, подкидывая редкие проявления его заботы в доказательство, если бы не любил, не ласкал бы так сладко, а только пользовался.

Злая сама на себя за эту путаницу в мыслях, Мила вернулась к планшету. Попытка загрузить в браузере любую другую страницу закончилась провалом. Значит, статья была сохранена отдельно, доступа к сети все также не было. Но каким образом на планшет отправили сообщения? Прокляв все, Миле так и не удалось разобраться. Что из нее за айтишник такой? Или Венсан ей порками последние мозги отшиб? Даже следа взволновавшего ее сообщения Мила не обнаружила. «Может, это все таки шизофрения?» — почти с надеждой подумала девушка.

Желая убедиться в собственном разуме, она снова и снова перечитывала коротенькую статью, кликая на контекстные ссылки: некоторые открывались, но не давали никакой дополнительной информации, другие выдавали ошибку. При очередном клике, Мила вскрикнула от неожиданности — на большой цветной фотографии были сняты ее родители — посеревший, с угрюмым взглядом отец, плачущая, поникшая мама. Они сидели за столом на кухне в квартире, где она выросла. Из глаз, искусно снятые, выплескивались безнадежное горе и отчаяние с едва тлеющей искоркой надежды — «ВЫ ВИДЕЛИ НАШУ ДОЧЬ?»

Этого Мила уже не могла вынести. Скорбь любящих ее людей захватила целиком. Их боль была ее болью. Она задыхаясь смотрела в глаза матери, не силах сделать и ...,

вздоха. Долго отодвигаемое осознание произошедшего мигом затопило ее. Мила заплакала. Сначала слезы медленно потекли, пока воздух натужно втягивался в хрипящую грудь, потом эти хрипы стали превращаться в всхлипы, постепенно перерастая в разрывающее душу рыдание.

Она плакала и плакала, жалея о том, кем была и кем стала, но это уже не было безвольным, уничижительным саможалением. Это стало принятием, благодаря которому она возвращала себя — слезами воедино склеивая себя из разбитых кусочков: да, она — та независимая, самоуверенная девушка с фотографии, она — испуганная, дрожащая пленница, и это бесстыдное, жаждущее феерии боли и наслаждения существо — тоже она. Отвергая любую частичку себя, она отказывалась от себя целиком. Она любит своих родителей, любила Виталю и свою жизнь в родном городе, а сейчас Венсан научил ее любить подчинение и боль, а вместе с этим она полюбила и его. Вряд ли эта любовь принесет ей что-то хорошее, но сейчас она есть и от нее никуда не деться.

Измученная слезами и раскаянием, Мила стащила покрывало с кровати и как была уснула на ковре в обнимку с планшетом, возвращаться в роскошную постель — свидетеля ее унижения, пока не было сил. Но она чувствовала, что в целом стала чуточку крепче, и сделает все, чтобы сохранить этот возникший внутри стрежень несмотря ни на что, что еще ждет ее впереди.

***

Венсан вернулся в ее комнату лишь на следующий день. Он ни словом не упомянул ни о ее глупой попытке протеста с мастурбацией, ни о каким-то чудом оказавшихся на планшете новостных статьях из ее города. Не соизволил он объяснить и причину своего отсутствия, а Мила и не посмела спрашивать — слишком счастлива была его возвращению. Когда он, в ответ на пустячный проступок, приказал самой выбрать средство наказания из открытого шкафа, Мила принесла в зубах треххвостую кожаную плетку на короткой ручке с узелками на концах. От ее криков закладывало уши, когда Венсан, подтянув ее попку на металическом крюке вставленном в анус, ритмично бороздил мягкие белые округлости сердечком.

Она потом не могла ни сесть, ни лечь несколько дней, а служанки даже что-то возмущенно пыхтели, сменяя накладки с лечебной мазью на ягодицах девушки. Но Милу это не смущало, главное, Венсан приходил каждый вечер, ложился рядом на боку и долго, не торопясь имел ее в рот, лишь слегка покачиваясь, нежно перебирая и поглаживая волосы девушки.

***

— Ты готова, Милá, — спокойно заявил он однажды, привычно устроившись в большом кресле.

— К чему, хозяин?

— Уйти от сюда, — объяснил Венсан, — из тебя вышла замечательная нижняя, я с гордостью передал бы тебя любому Верхнему...

— Но ведь не передадите, хозяин? — заплакала девушка.

— Нет, — спокойно заверил он вздохнувшую от облегчения пленницу, — но отдам тому, кто с самого начала желал тебя. Ты — занимательный проект, мне немного жаль расставаться с тобой.

Мила зарыдала.

— Зачем, хозяин? Я не хочу! Я боюсь! Пожалуйста, — взмолилась девушка.

— Послушай, Милà, я скажу это лишь однажды, — вздохнув, с угрюмой решительностью, заговорил Венсан, — я ваял тебя под себя, в тебе достаточно покорности и своеволия, чтобы доставлять мне удовольствие. Но не у всех такие же вкусы как у меня. А у твоего будущего хозяина вообще вряд ли есть предпочтения, — Венсан презрительно скривился, — скорее всего он хаотичен, жесток и непоследователен. Но это неважно. В тебе есть то, что редко есть у домашних рабынь — ты легко адаптируешься, быстро привыкаешь к любым условиям. И я уверен, ты найдешь свое место и в новом доме.

Мила плакала, не улавливая смысла его жестоких слов. Сердце ее было разбито. Да, скорее всего она едет домой, но не свободной женщиной — игрушкой чужих прихотей. Сумеет ли она обернуть все себе на благо? Она была не уверена. Да, скорее всего она приспособиться и даже возможно с радостью падет под новые экзекуции, но ведь это не все. Ей надо больше. Понять бы, как это получить, вновь не потеряв себя...

— Спасибо, хозяин, — наконец сумела она справиться с эмоциями. — Когда?

Маленькое, простое словечко, но за ним спряталась вся ее жизнь.

— Он должен прийти с минуты на минуту.

Мила затравленно вскрикнула, но привычно не посмела отвести рук от прикроватного столбика у которого стояла. Так вот почему ее сегодня готовили к вечеру тщательнее, чем обычно! Мысли лихорадочно заметались — у нее почти не осталось времени на прощание, а что-то важное так и рвется из груди.

— Хозяин? — ели выдохнула девушка.

— Да? — вопросительно поднял брови мужчина.

— Я люблю Вас, хозяин, — прошептала Мила.

Мужчина вздохнул, подошел и мягко опустился рядом с девушкой на корточки. Подняв за подбородок, вгляделся в глаза.

— Любить хозяина — самое естественное состояние для нижней. Но эта не та любовь, Милá... Я надеялся, ты сама это поняла.

Мила обреченно покачала головой и смело взглянув в темные глаза, нежно прошептала:

— Вы ошибаетесь, Венсан. Я...

Договорить девушка не успела. Дверь заскрипела, впуская в комнату группу гостей — служанки, пара парней бандитского вида, а за ними невысокий, лысоватый человек, расцветающий самой благожелательной из своих улыбок.

— Ну здравствуй, Милочка, — счастливо воскликнул он знакомым писклявым голосом.

«Александр Борисыч!?» — мозг в шоке отказывался воспринимать происходящее, но выдрессированное тело напряглось, прогнувшись в пояснице, призывно отклячивая попку и выставляя грудь, голова послушно склонилась, а губки с нежностью прошептали:

— Здравствуйте, Хозяин...