Возмездие

Я почти уверен в том, что мои слова ни в коем из вас не встретят серьезного отклика. Может быть правильнее было бы не высказать суждение столь далекое от идей, которыми живет наш век. Однако, я не силах противостоять искушению и все-таки выскажу этот не современный взгляд. Я уверен, что в жизни существует возмездие не потому, что мне захотелось надеяться на отомщение, а как человек на самом себе испытавший неотвратимость судьбы, подводящей черту над свершившимся, какзалось бы случайными событиями. Но не буду больше говорить об этом. Перейду прямо к рассказу о трагическом проишествии, печальный след которого пал на всю мою жизнь. Пусть не обманет никого несколько привольное и слишком отступающее от салонных тем содержание моего рассказа. Впрочем, довольно предисловий. Мне было 26 лет, когда началась война, которую в непонятном ослеплении мы так лого называли >. Мой дед и мой отец были военными и я с детства впитал в себя убеждение, что высшая степень человеческого благородства,коснулся скрытого, невидимого замка, тот час же сжатые ножки вздрогнули, согнулись в коленях и разошлись. Мои ноги без особого усилия разжали их до конца. Капля влаги, словно слеза, просящяя о пощаде проступила через батист на мои руки. Меня переполняло предчувствие неслыханного счастья, не возможного в семейной жизни. Но эта семейная жизнь связала меня. Она не дала достаточного опыта, чтобы справиться с секретом женских застежек. Я бестолково искал какие-то кнопки, чтобы устранить последнюю преграду, я тянул какие-то тесемки, но все было тщетно. В несебя от нетерпения я готов был разорвать в клочки ненавистный кусок батиста, когда в дверь резко постучали. Не хватает сил описать мое раздражение, когда проводник сказал, что скоро станция и можно напиться кофе. Я грубо сделал замечание, что нельзя ночью из-за каких-то пустяков будить пассажиров. Он обиделся, а пререкания с ним отняли у меня с ним несколько минут. Когда я вернулся в купе, в позе женщины не произошло, повидимому, никаких изменений: ее закинутые руки по-прежнему закрывали лицо, по-прежнему белели обнаженные ножки, я по-прежнему хотел этого тела, но уже не было былой жажды. Поборовшее меня нетерпение исчезло на столько, что я почти испугался, когда приникая снова к этому телу я почувствовал, что устранено последнее препятствие к обладинию им: кудрявый шелк, необыкновенно кудрявых пушистых волос был открыт, моя рука свободно коснулась таинственного возвышения и легко скользнула в эту влажную глубину. Но увы, это была только рука. Все остальное будто бы потеряло последнюю охоту погрузиться за ней. Соблазнительная прелесть ножек была теперь широко раскинута, так, что одна из них падала на пол, не давая мне другого места, как среди уютного беспорядка: женщина ждала и я не мог обмануть ее ожидания, но в тоже время небыло ни какой возможности дать на него быстрого и убедительного ответа. Острый, унизительный стыд охватил меня. Стыд, доходивший до желания сжаться в комок, стать меньше и незаметнее. С какойто дьявольской насмешкой на это желание откликнулось всего одна часть моего тела, та самая, которая повергла меня в этот стыд. Больше я не мог сомневаться,приподнялся, но в этот миг раздался испуганный крик:"Не смейте смотреть, я раздеваюсь, отвернитесь!» Мне трудно было удержаться от смеха. Эта неожиданная стыдливость после всего того, что произошло была слишком забавна. Но я послушно закрыл глаза с чувством некоторого удовольствия, которое всегда нам доставляет мысль, что мы обладали женщиной слишком доступной и не лишенной стыливости. И как только мои веки опустились, я снова почувствовал приступ непобедимой дремоты. Однако женщина не дала мне уснуть, прежде чем я не ушел на свою постель. Я разделся, вымыл водой лицо и погрузился в неясную прелесть сновидений,в параксизме страсти. Руки рвали полотно простыни, вдруг она ослабла. Ее губы оторвались, ножки, судорожно сжимавшие мою спину, разжались и ее безжизненное тело распростерлось подо мной. Я освободил ее от своей тяжести. Ее горячая щека лежала на моем плече. Не смотря на то, что я до конца испытал наслаждение, я все еще не был утомлен. Я хотел возобновить ласку, но ее умоляющий голос остановил меня:"Нет, нет... Подожди, дай мне прийти в себя.»

Медленно протекали минуты. Солнце поднялось над горизонтом и шелк волос на теле женщины отливал золотом так близко, что дыхание шевелило их нити, на которых влага блестела, как роса на утренней заре. Елена приподняла голову и сейчас же откинулась назад, опять вытянув ножки. Уютная теплота во впадине под коленкой притянула мои губы. Это прикосновение пробудило Елену от ленивого утомления и покоя. Мелодичный смешок мешал ей выговорить:"Ой, ой, не надо... Оставь меня, я боюсь... Ой, ой, не могу... Ха, ха, ха, ха... Пусти, боюсь щекотки... « Слова путались со смехом. Она извивалась, сбивая в клубок простыни, касаясь моего лица, то пушистым золотом волос, то нежным овалом коленок и розовым перламутром ноготков на небольших ступнях. Одним прыжком она снова очутилась у меня в ногах, оправила рубашку и я понял, насколько она устала от той полноты утомления, которое она уже впитала. —,где на счатье удалось получить несколько бутылок вина. Я выпил его почти один, так как Елена сделала лишь несколько глотков и больше не захотела пить:"Ты не даешь мне прийти в себя,» шутливо отказалась она.

,бурная волна взмыла и пролилась, впитываемая жадно приникшими губами Елены. Я видел, как по ее напряженному горлу прошел глубокий вздох, как будто она сделала глубокий сильный глоток. Я ослабел, теряя сознание от блаженства и бессилия. Елена нежно провела по моим мокрым, как у загнонной лошади, бокам мурлыча что-то про себя и тихонько улеглась рядом. Мне же пришлось встать, чтобы утолить жажду, пересохшего от пережитого волнения, горла. Я уже почти не помню, как я лег в постель рядом с ее замученным ласками телом и уснул. Сон был беспробуден и бесчувственен. Я открыл глаза только утром. Елены не было со мной. Я подумал сквозь сон, что, должно быть, еще не поздно и почти тотчас же снова погрузился в полузабытье. Неясные сновидения принесли мне смутные воспминания наступления ласк, пережитых накануне. Тревожным и радостным волнением взмыла отдохнувшая кровь, и в тотже миг я услышал четкий стук женских каблучков и шелест платья, приближавшегося к двери моей комнаты. Сон покинул меня мгновенно. Я почувствовал, что пробуждаюсь отдохнувшим, полным бодрости и сил. Я приподнялся на локти и вытянул голову по направлению к двери, из которой должна была появиться Елена, ждал так напряженно, как... Но нет, то была не она, шаги прошли мимо. Шелест платья раздался близко и затих в конце коридора. Это становилось страшным,

ее платье и прямо передо мной темнел глубокий, ненасытный, затемненный густым шелком вьющихся волос, таинственный глаз. Раздался треск ломающихся сучьев. Почти теряя сознание я сделал движение вверх. Острый каблук ударил меня по голове. Тело Елены пролетело мимо и я услышал как оно ударилось о землю. В тот же миг я был около нее. Она лежала в бессилии, подвернув одну руку, платье завернулось, открывая белизну колен. Глаза горели болью и отвращением. Не думая о приказе, не произнося ни звука, я накинулся на тело, мял его руками, рвал скромное платье сестры милосердия, погружался в нежные овалы грудей зубами. Мои сапоги предавливали колени женщины, разжимая их, царапая тонкую кожу. Она отбивалась с ненавистью и отвращением, ее зубы вонзались со страшной силой в мою шею. Ногти покрывали мое лицо кровавыми царапинами, Она пыталась достать, из под придавленного моей тяжестью тела, другую руку, сломанную при падении. Но все было напрасно. Я придавил плечом ее изгибающееся в бешенстве и бессилии тело, руками развел в стороны мальчишечьи бедра, почти разрывая их и яростно проник в ее недра. Я не ласкал любимую женщину. Я вгонял жестокое орудие страсти в умирающее от страданий и ненавести тело преступника и в глазах Елены я читал неугасимую, нечеловеческую ненавесть. Но мне было все равно, я ждал невольной, чисто автоматической ласки, пробуждение страсти. Я был уверен, что через несколько мгновений уловлю в ее горящих бешенством глазах знакомое замирание, но в этот момент сумашедшая, нисчем не сравнимая боль свела мою шею. Елена здоровой рукой схватила, стиснула из всех сил, почти расплющила чувствительный клубок нервов, который накануне ласкала с такой непередаваемой восхитительной нежностью. Я закричал как безумный, теряя сознание от ужасной боли и развел руки. Елена вскочила и бросилась бежать. У меня не было сил для преследования. —