Нежность /Самарканд/

Часть 1. глава 1. Хутор. начато 27 августа 1996 года по мотивам сна зимы 1995—1996 годов.

Лес неуклонно приближался, несмотря на все потуги пилота, старающегося удержать машину от падения. Самолет, переваливаясь с крыла на крыло, клевал носом, то и дело грозя сорваться в штопор. Не закрывая глаз Пётр представил, как самолёт врезается в могучие стволы деревьев, как лопасти винта перемалывают ветки, как крылья разлетаются в щепки, как в последней попытке спасти своё самосознание он отрывает, наконец, руки от этого проклятого штурвала и прикрывает ими голову. Всполохи искр перед глазами, он не успевает как следует их осознать, разбившееся стекло фонаря впивается в руки, но боли уже нет, только ощущение неудобства, мысли как-то вяло скользят по извилинам, и сознание оставляет его.

«Говорил же Алёшке: «Не хрена твой мотор ещё не готов,и только из самой баньки доносились ритмичные удары веника. В щели пробивались струйки пара. Вкусно пахло берёзовым листом и мятой.

,вот, когда она обдумывала свою идею, с силой хлеща веником по своему телу, открывается дверь, и на пороге показывается большой комок грязи, с торчащими из него руками и ногами. Ну как тут не закричишь?

Пётр сидел голый на полу, не в силах больше пошевелиться, даже сказать слово казалось было выше его сил.

Девушка опустила ковшик и слезла с лавки.

,шею. Ей было приятно от прикосновения его рук, обнимающих её разгорячённое тело, ей было приятно чувствовать его поникшую, сделавшую своё дело, плоть, прислонившуюся к её бедру, ей было приятно чувствовать как растекается внутри её та влага, что эта, поникшая сейчас плоть, выстрелила в неё несколько минут назад.

Ей хотелось засмеяться, вскочить с ногами на кровать, растормошить лежащего рядом с ней мужчину и кидаться друг в друга подушками. И вместе с тем, ей не хотелось нарушать сон незнакомого, но самого близкого её человека, ей хотелось взять его на свои руки, качать, баюкать и тихо напевать колыбельную песенку.

Вайле тихонько протянула свою руку к его голове, залезла в его волосы и стала нежно гладить их. За этим занятием она совсем не заметила как задремала в охвативших её мечтах.

Очнувшись от лёгкого озноба, Вайле осторожно освободилась из объятий, ещё более осторожно, чтобы не заскрипеть пружинами, встала с кровати, накинула на себя, непонятно когда сброшенную ночную рубашку, подняла с пола одеяло, которым хотела накрыть Петра, но обнаружив, что оно мокрое от разлившегося молока, сняла одеяло с соседней кровати и укутала им незнакомца. Тот заворочался во сне, потом свернулся калачиком, подсунув под себя скрещенные руки и продолжил свой сон.

Вайле пошла на кухню и стала готовить обед. Она села за стол, и неотрывно смотрела в окошко. Закипела вода и Вайле прервала свои раздумья от шума водяных шариков, с треском катающихся по чугунной плите. Когда снова можно было сесть, она сходила в комнату, нашла свой дневник, открыла его, взяла ручку и долго так сидела над пустой страницей, ничего не написав. Казалось у неё есть столько хороших слов, столько мыслей, столько новых событий, так и просящихся на бумагу, но подобрать нужное облачение своим мыслям, она не могла.

«Солнечный луч лежит у моих ног. Такое могучее, всегда недоступное солнце, а смотрите: оно словно маленький котёнок ластится к моим ногам и просит, чтобы с ним поиграли, взяли в руки зеркальце и пустили солнечного зайчика!»

Это было всё, что ей удалось написать. Вайле закрыла тетрадь и продолжила смотреть дальше в окно. Она так хотела и ждала, когда же, наконец, проснётся её незнакомец и, вместе с тем, она так боялась этого мгновения, которое, как она чувствовала должно изменить её существование, придав жизни какой-то новый, неизвестный ей доселе смысл. Вайле поняла, что не сможет больше оставаться на этом хуторе, который подарил ей и жизнь, и все остальные радости и печали, который и был её жизнью, даже когда она училась в городе и строила планы на свою будущую жизнь, в которой хутору не было места, но он был её родиной, утробой, и вот, внезапно, нить, связывающая их воедино, порвалась в тот самый момент, когда она всей своей сущностью поняла что такое настоящее счастье. И парадокс заключался в том, что именно хутор дал ей это счастье и, словно пожертвовав собой, умер в её сердце и душе. Она ходила по таким знакомым и ставшим сейчас чужими комнатам, теперь Вайле ждала того мгновения, когда проснётся её незнакомец, без той истомы или нетерпения, что мучало её буквально полчаса назад, она ждала его как ждут утро, ложась вечером спать, как ждут отправления поезда, смотря в окошко на суетящийся за ним перрон, как ждут событие, которое уже давным-давно случилось, а сейчас надо только принять его результаты.

Вайле ходила по дому, но не заходила в его комнату потому, что не хотела его будить, чтобы он хорошо выспался и набрался новых сил, но ещё и по тому, что она приняла решение, и, если незнакомец не захочет взять её с собой, она всё равно не останется больше в этом доме, ей хотелось побыть одной, прислушаться к своим новым мыслям, понять свою новую сущность и понять как следует её принять и что осталось от той, старой Вайле, пусть не воспринимающей мир в розовых красках, но не могущей найти в нём своё место.

Она вышла во двор, села на скамейку, вспоминая что она не успела сделать по хозяйству в преддверии зимы, но вспоминала об этом лишь с чувством лёгкой досады, а не насущной необходимости, от которой зависит жизнь.

Пётр проснулся после полудня и первым, что он услышал, было урчание его пустого желудка. Примерно так же сильно хотелось сходить в туалет. Он встал с кровати и сразу же задумался над тем что на себя накинуть. Ничего лучшего, чем завернуться в простынь он не придумал. Как он понял, утром на хуторе они были вдвоём, но с тех пор многое могло измениться. Придерживая обеими руками своё одеяние, Пётр обошёл весь дом, запинаясь о волочащиеся по полу края простыни.

«Что за чёрт? Опять никого нет! Уж не приснилось ли мне всё это?»

Нет, не приснилось. Прекрасная незнакомка сидела на скамейке возле дома.

,нажала на какой-то выключатель, их страсть утихла, последние благодарственные поцелуи мотыльками выпорхнули из их уставших губ, последние обьятия мягко вытерли пот с разгорячённой кожи, непослушные пальцы, всё время стремящиеся лишний раз приласкать друг-друга, натянули одеяло, и Кале Лукое, раскрыл над ними свой пёстрый зонтик.

За ночью последовал новый день, Вайле осуществила свою вчерашнюю мечту и они стали кидаться подушками, одна из которых порвалась, наполнив всю комнату напоминающим снег пухом, потом вместе доили корову, пили парное молоко, проливая его на себя, ходили по лесу и долго сидели под одинокой раскидистой сосной, стоящей на пригорке, рассказывая о своей прошлой жизни, бежали на хутор от дождя, топили баньку, мылись в ней, и Вайле делала Петру такие приятные вещи, от которых тот просто сходил с ума, и просто не мог не ответить тем же. А ведь скажи кто ему, лётчику-испытателю, что буквально через день-другой он будет заниматься такими постыдными делами, Пётр, если бы и не вызвал обидчика на дуэль, то уж точно кинулся на него с кулаками. Сейчас он не видел ничего постыдного доставлять радость любимому человеку любыми способами, ему даже хотелось придумать что-нибудь ещё и ещё новое, от ласк, которыми он покрывал всё тело Вайле, Пётр и сам получал такое же как и она, если не большее наслаждение.

Во время коротких промежутков отдыха, где-то на краю сознания, Пётра заботила мысль о том, что скоро придётся прервать этот рай на земле и возвратиться в тот мир, из которого он пришёл. Мысль эта, чёрной тучей всё больше и больше выползала из-за горизонта, его сознание, словно испуганная грозой птичка, металось во все стороны в поисках укрытия. Наконец, Пётр не выдержал и спросил:

,Пётр Матвеевич. Можете проверить. А командир наш...

,которую они закончили одновременно, из-за того, что Пётр пошёл учиться позже своих лет, они вместе решили поступить в лётное училище, но Алексея «срезали» на медицинской комиссии, и ему пришлось перейти в группу техников. До восьмого класса он был самым маленьким в классе, а потом, внезапно, в одно лето, вымахал на целую голову, не остановился и продолжал расти, превратившись в ладного, широкоплечего атлета.

Поначалу они продолжали часто видеться с Петром, потом всё реже и реже, пока на третьем курсе их совсем не разбросало. Пётр часто ему писал, но Алексея раздражало то, что он опять оказался неудачником, что его друг летает, а ему, всему перемазанному как чёрт, приходиться копаться в двигателях. Но через какое-то время Алексей придумал несколько изобретений, и потихоньку, потихоньку, незаметно для окружающих, стал лидером на курсе, а через три года после окончания училища судьба вновь столкнула его с Петром. Теперь Алексей был главным конструктором, а Пётр у него лётчиком-испытателем. Всё вернулось на на круги своя.

Как конструктор, он обладал даром придумать нечто новое, порой настолько необычное, что приводило в шок многих старых, да и молодых его коллег. Алексей не смог бы сам рассчитать все параметры своего будущего детища, но он мог представить его целиком, а когда его помощники чертили отдельные узлы, Алексей интуитивно чувствовал что правильно, а что необходимо изменить. Но вот свой последний двигатель он представлял пока ещё в большом тумане, он чувствовал, что стоит на пороге действительно большого открытия, а не мелких переделок, но его мысли ещё не были готовы к нему. По-хорошему, надо было бы всё бросить и уехать отдохнуть куда-нибудь к морю. Взять с собой Петра, чтобы как в детстве, тот был его руками. Однако у начальства были свои планы, и Алексею пришлось слепить наспех этот туман, что был у него в голове и воплотить его в металл. Мысль о том, что в моторе не хватает какого-то винтика не оставляла его ни днём ни ночью, но кроме баб в голову ничего не лезло. Надо было отдохнуть. Местные подружки помощи в поиске решения не приносили.

И тут такое. И Петра жалко, и мотор, и себя: а вдруг какой-нибудь «казёл», затаивший на него зуб, черкнёт анонимку, что это именно он, главный конструктор, вредитель, саботажник и немецкий шпион, виноват в трагической гибели лётчика, крушении самолёта и срыва срока сдачи двигателя? Такие случаи ему были знакомы. Хотя никому, особо, дорогу он не перебегал, а перебегая не забывал предлагать старшим коллегам работу у себя в такой форме, что зуб на него затаить они не могли.

Так и не дождавшись Петра, тем же вечером, Алексей отдал распоряжение оповестить все отделения милиции и воинские части о возможной аварии самолёта, а на следующее утро отдал приказ приступить к поискам и с воздуха. Но вот уже шёл четвёртый день поисков, а никаких известий о самолёте не было слышно. Никаких лесных пожаров, никаких вынужденных посадок, никаких проплешин в лесу. Как в воду канул. Прошёл даже слух, что Пётр мог улететь к немцам или финнам. Ну до Финляндии керосина бы не хватило, Алексей даже усмехнулся и пошутил:

,«А вдруг сейчас скажут: «Товарищ Анисимов? Просьба срочно явиться по такому-то адресу на заседании комиссии. Машина за вами уже вышла.» Да нет, эти не предупреждают,от прикосновения к мокрому дереву. Он сидел и злился на весь мир, на себя, на Петра, на Вайле, на поломку мотора, на этот проклятый дождь, и только одна мысль свербила его голову: «Она должна быть моей.» Он понял это ещё тогда, на том лесничестве, когда в первый раз увидел её, освещённую солнечными лучами, но только сейчас из того видения, из образа, отпечатавшегося у него в мозгу, Алексею стали понятны свои желания, свои отношения, надежды и помыслы, связанные с Вайле.

«К чёрту дружбу, к чёрту всё на свете! Она нужна мне. Она должна принадлежать только мне! Мне и навсегда!»

Алексей не придумал какого-либо плана и не стремился сейчас его придумать. Он добился главного,тёрлась об Петра. Он не стал долго ждать, задрал юбку, стянул трусики, дернул свою ширинку, оторвав несколько пуговиц, и почти что со всего размаха вошел в лоно Вайле, приятно ощущая, как она ждала его...

Пётр и Вайле отсутствовали всего полчаса и вернулись счастливые и немного уставшие вместе с хозяйкой, которую встретили у калитки. Обо всем с ней договорившись, Алексей и Пётр отправились в часть.

Оставшись наедине с хозяйкой, женщиной лет сорок пяти, Вайле сразу нашла с ней общий язык, взяв тон не юной девушки, а молодой женщины на равных разговаривавшей со своей старшей подругой. А та, поначалу опешившая от такого вольного с ней обращения, уже через несколько минут забыла об этом, увлеченная беседой с её нежданной постоялицей. Ей было интересно слушать собеседницу, она завидовала её внутренней свободе, про себя сравнивала Вайле со своей молодостью, и воспоминания тех далеких дней оживали, вызывая всполохи старых переживаний.

Они вместе быстро сделали дела по дому, хозяйка дала Вайле свежее бельё и отправилась спать. Но сон не шел, и до полуночи перед её глазами чередой шли образы, как ей сейчас казалось, не совсем удачной юности, от каких-то воспоминаний ей становилось стыдно, и она, зажмурив глаза и натягивая на лицо одеяло, пытаясь их прогнать, другие, наоборот, старательно прокручивала в своей памяти, и мелкие детали, давно утраченные её сознанием, вновь радовали, возвращая минуты счастья. Да и те, неприятные моменты, все равно, по-своему, радовали.

Вайле заснула почти сразу. Ей не снилось ничего. Она ждала утро, ждала встречу со своим любимым, зная, что он сможет придти к ней только вечером.

Через три дня, с помощью хозяйки Алексея, Вайле удалось снять комнату неподалёку у ее знакомой по работе. Они обе работали в вечернюю смену и считали, что лишний глаз присматривающий за домом не повредит.

Вайле хотела устроить небольшое торжество, приготовила праздничный ужин, Пётр обещал придти пораньше, до Алексея, чтобы они могли остаться наедине, но забежал после обеда лишь на минутку, поцеловал её и уехал на завод за новым самолётом. Грустно и обидно. Нет, она понимала, что это его работа, что Пётр не совсем волен распоряжаться своей судьбой и его свободное время зависит от воли множества других людей, его командиров, её не так волновало и расстраивало отсутствие физической близости. Но почему именно сегодня?! Она хотела его, ждала и надеялась. Хотела испытать оргазм получая многочисленные ласки Петра, хотела своими ласками доставить ему неземное удовольствие, но самым главным было то, что Вайле просто хотела, чтобы Пётр был рядом, чтобы можно было видеть его, занимаясь ли хозяйством, или ничего не делая, касаться его проходя мимо, теребить его волосы, проводить ладошкой по его гладко выбритой щеке, или щекотать его щетину. В этом её желании было что-то собственническое, она понимала, что это не правильно и нереально, но она хотела этого всем сердцем и ничего не могла с собой поделать. Он должен принадлежать только ей, и только она должна распоряжаться им, его временем и поступками. И любить его.

И вот, вместо всего этого, ей пришлось накрывать стол для одного Алексея. Вдвоем они не торопясь поели, выпили по бокалу красного вина и долго беседовали о чем ни попадя. Нет, он не был ей противен. Он был могуч, статен, красив и умел поддержать беседу. Несомненно, внешне Алексей был симпатичней Петра, он должен был больше нравиться женщинам, знал это и пользовался своим преимуществом, но он не был её мужчиной. Не он ввалился голым, грязным и уставшим к ней в баню, а если бы и ввалился, то это никак бы не помогло ему. Алексей был черезчур уверенным в себе, чтобы возникнувшее в тяжёлую для него минуту чувство сострадания к нему могло бы потом вызвать любовь.

Напротив, Пётр отдавал грубоватой силой, неповоротливый, несколько простоватый и вместе с тем застенчивый, нерешающийся первым сделать шаг навстречу. Она бы никогда не могла представить его просящего о помощи, если бы своими глазами не видела его, если бы своими руками не мыла и не согревала его измозженное тело. Почему она не обняла его сразу там, в бане, не прижалась к его телу своим, согревая его? Только сильный может попросить о помощи, только слабый может ее предложить. Ей было приятно быть слабой в сильных руках Петра.

Во время своих предыдущих увлечений Вайле тоже получала удовольствие от интимных встреч, принимала ласки и ласкала сама, но, когда она, вместе со своим парнем шла по городу, то его присутствие не мешало ей смотреть на других мужчин и желать наиболее приглянувшегося. Нет, она не стремилась изменить, она любила своего избранника, но это не мешало ей хотеть других. А Пётр, появившийся в её жизни всего неделю назад, полностью лишил её этого «хотения». И Вайле не могла объяснить себе, почему это так. Ласки, поцелуи, близость,взять сочную грушу, выдавить на Вайле ее сладкий, тягучий сок, а затем слизывать его с ее тела, высасывая и вылизывая капельки из углубления пупка. Но Вайле не было рядом. И в эти несколько вечеров его сознание застывало и не хотело оттаивать даже под озорным девичьим смехом.

Пётр вернулся через неделю, но только в субботу смог вырваться из части раньше позднего вечера.

Наконец-то они смогли сесть рядом, посмотреть друг на друга при солнечном свете, наедине, если можно считать уединением нахождение в маленькой комнатёнке, за стенкой которой был слышен звон посуды и прочие звуки хозяйки, готовившей обед. Петр и Вайле сели на отозвавшуюся жутким скрипом пружин кровать, от которого на мгновение прекратились все звуки на кухне. Какое-то время они сидели не шевелясь, только смотря друг-другу в глаза. Но вот сначала соприкоснулись их руки, потом и они сами потянулись навстречу и слились в долгом поцелуе, прерванным особо громким звоном посуды, заставившем их сесть прямо.

Вайле сидела ближе к шторам, закрывающим кухню и держала в одной руке раскрытую книгу. Петр высвободил свою руку от захватавших ее пальцев Вайле и медленно и осторожно стал задирать подол ее платья со своей стороны.

Хозяйка без устали говорила, периодически задавая девушке вопросы, на которые та отвечала, обернувшись к Петру и теребя свободной рукой его волосы, охватывая шею, проводя пальцами по его полураскрытым губам.

Пальцы Петра притянули к себе край платья и коснулись ноги его любимой. Замерев на какое-то время в одном месте, они перешли на внутреннюю сторону бедра и поглаживая и прищипывая нежную кожу, устремились вверх, остановившись лишь тогда, когда достигли пушистого холмика. Словно предвидя их свидание, Вайле не одела с утра белье.

От этого прикосновения они оба вздрогнули, кровать противно скрипнула, Вайле в последний раз провела по щеке Петра и опустив руку оправила платье, скрыв под тканью руку любимого, а затем взяла книгу двумя руками, чтобы полностью скрыть «преступные поползновения». Ее глаза смотрели на Петра с большим нетерпением. Дабы не разочаровать девушку, его пальцы охватили весь холмик, сжали его и после этого стали с нарастающим давлением водить по нему вверх и вниз. Наконец волосики расступились и кончики пальцев провалились во влажную, охваченную негой ложбинку.

Ответ Вайле на очередной вопрос с кухни прервался. Ей стоило большого труда связно закончить его, а потом сидеть неподвижно, стараясь, чтобы не скрипнула ни одна пружина, когда так хотелось извиваться от захлестывающего ее счастья. Но в этой вынужденной неподвижности была своя прелесть: нетерпение только увеличивало остроту ощущений.

Пальцы Петра теребили некоторое время бугорок, между ее губ, а затем сползли ниже и погрузились в ее тело, подцепив словно на крючок. Юноша чувствовал, как теплая влага течет по его руке, как напряжены в своей неподвижности принимающие ласку мышцы, всё сильнее и сильнее сжимающие его пальцы, пока все тело девушки не подалось вперед, сопровождаемое долгим скрипом пружин, постепенно замершим, скрывшим стон Вайле, после чего ее лоно немного расслабилось.

В этот момент хозяйка крикнула, что пошла за водой к колодцу, находящемуся на другом конце улицы, тотчас же Вайле, не дожидаясь пока захлопнется входная дверь, отбросила книгу, и двумя руками стала расстегивать пуговицы на брюках Петра. Он не успел ничего сказать как его плоть, так долго стиснутая тканью, выскочила наружу и тотчас же попала в объятья горячих губ Вайле. Девушка, не вставая с кровати наклонилась к Петру и с яростной страстью ласкала его.

Откинувшись сначала назад и замирая от удовольствия, Петр сел, попытался высвободиться, чтобы войти в Вайле, но та прочно завладела своей позицией, удерживая во рту плоть Петра и свободной рукой пресекая его попытки освободиться. Тогда, потеряв надежду на свое быстрое освобождение, он дотянулся до платья девушки, задрал его со спины и, наклонившись, кончиками пальцев снова проник в жаркое и влажное лоно. Через некоторое время Вайле приостановила движения своих губ, вздрогнула, подвинулась ближе к Петру, от чего его тянущиеся пальцы сразу же полностью погрузились внутрь ее тела, а подушечка большого пальца сильно надавила на анус. Движения девушки стали более беспорядочными, что не мешало им обоим идти к завершению этого безумного неистовства. И когда Петр почувствовал, как из его тела выплескивается небольшой фонтан, он, в экстазе, сжал свои пальцы, только потом поняв, что его большой палец провалился внутрь тела девушки и прижался к остальным, отделяемый от них тонкой перегородкой. Он почувствовал как всё тело Вайле затряслось, не обращая больше внимания на громкий скрип кровати, наверняка слышимый с улицы, с таким трепетом, которого он раньше никогда не видел. Когда Вайле перестало трясти, Петр испугался, что мог сделать ей больно и поспешил убрать все свои пальцы из тела своей любимой. Она слегка застонала, но уже через секунду с нежностью и благодарностью облизывала начинавшую поникать плоть Петра.

С улицы доносился скрип коромысла и глухие шлепки воды на землю. глава 4. Алексей.

Когда, еще в первый вечер по приезду в городок, Пётр и Вайле, оставив Алексея одного, пошли погулять вдвоем, это вызвало в нем целую бурю протеста и ненависти. Ненависти не только к Петру, смеющего прикасаться к объекту его страсти, но и к Вайле, позволяющей ему делать это.

«Почему ты не прогонишь его? Почему позволяешь ему увести себя от меня? Кто тебе это разрешил? И прекрати, наконец, этот идиотский смех!»

Всё время, пока Пётр и Вайле отсутствовали, он сидел не шевелясь в тёмной комнате, подперев руками голову и смотрел перед собой. Кипящие с нем страсти были заключены в жесткую оболочку без права выхода наружу, но это только увеличивало его ненависть, желание отомстить не только Петру, но и Вайле. Когда они вернулись вместе с хозяйкой, Алексею было трудно выйти из этого оцепенения. Переговорив с хозяйкой, он почти силком забрал с собой Петра, не дав тому толком попрощаться с девушкой. По дороге в часть Пётр беспрестанно болтал, а его друг не проронил ни слова. Но Пётр, которого переполняло безудержное, не поддающееся словам счастье не обратил внимания на мрачное настроение Алексея.

«Расстроен, понятно, самолет пропал, от начальства попало, да тут еще из дома выгнали. В общаге он, наверно, года два не ночевал.

Хорошо, когда у тебя есть друг.»

На утро, как всегда это бывает, страсти немного улеглись, но желания отступить, оставить Петра и Вайле в покое и наблюдать за их неожиданным счастьем не было. Алексей, с просветленной головой, сделал для себя некоторые выводы и наметил шаги по осуществлению задуманного.

Во-первых, он ясно это понял, что в компании их обоих Вайле предпочитает Петра, почему она делает это Алексей не понимал, но у него была надежда на то, что, если Петр на некоторое время исчезнет, то он сможет привлечь внимание к своей персоне. Поэтому Алексей постарался как можно быстрее организовать командировку Петра за самолетом, хотя в том не было такой срочной необходимости, так как сам двигатель не был еще готов.

Однако этот план не помог его создателю.

Алексей знал, что Вайле собирается устроить небольшое торжество, по случаю своего новоселья, и приказ на командировку Петру был весьма кстати,он дорожил, но, которые вместе составляли пару, вызывающую у него только гнев, тем больше шансов у него будет, для того чтобы Вайле обратила на него то внимание, которого он заслуживал и ожидал. Ему не хотелось получить от нее мимолетное наслаждение, образ Вайле не вязался в его голове с образом любовницы, Алексею хотелось большего, а чего, он и сам пока не знал.

,

выбил его из колеи. Всю практику он ходил смурной, обиженный, не обращая внимания на прекрасную половину человечества.

Вернувшись по осени в училище, Алексею, однажды, пришлось проболтаться о своем приключении. Его «рейтинг» моментально подскочил, и он был вынужден поддерживать свою репутацию. Познав прелесть обладания женщиной он стал уверенней чувствовать себя в жизни. Это помогло в учебе, но вновь сблизиться с какой-нибудь женщиной ему никак не удавалось