Палата номер секс

(фрагмент из книги армейских мемуаров « (Интро) миссия»)

До чего же чудный город, этот Минск! Февраль, а вместе с ним и зима близились к концу. В городе было светло от Солнца и холодно от мороза. Территория госпиталя, как и подобает главному медзаведению в республике, оказалась довольно большой. Намного больше, чем я предполагал. Есть, где разгуляться. Меня отвели в кардиологическое отделение, которое располагалось в самом новом и красивом из всех госпитальных корпусов. Солдат было мало, подавляющее большинство пациентов отделения составляли отставные офицеры, которые уже давно забыли, чем отличается эрекция от эякуляции. В отделении была всего одна палата для солдат, которая к моему приходу оказалась полностью забитой. Поселили меня к старым импотентам, которые как-то даже оживились, узнав о моем появлении. Я потихоньку начал обживать новое гнездышко.

Уже спустя три часа после приезда я совершил свой первый моцион и обошел близлежащие госпитальные владения. Уже темнело, и я понял, что снять кого-то сегодня вряд ли удастся. К тому же пока я не знал, как следует здесь себя вести. Выяснение своих туманных перспектив относительно секса я оставил на следующий день.

Я лежал в палате, уткнувшись взглядом в потолок, прорабатывая возможные завтрашние варианты при встрече с еще неведомым мне лечащим врачом, когда вошел не очень приятный молодой человек и пригласил меня в солдатскую палату. Немного подумав и пообещав себе ни с кем в этот вечер не заигрывать, я пошел. Открыв дверь солдатской палаты, я обнаружил, что там собралась чуть ли не вся молодежь отделения. Я просто обалдел, когда узнал, что эта сходка была затеяна исключительно ради меня. Выглядел я не очень свежо, поэтому мое появление не вызвало ожидаемого мной интереса. Самый старший (по внешнему виду) участливо стал расспрашивать, откуда я приехал, где и сколько служу. Так как сей субъект не вызывал у меня никакого либидо, я отвечал с неохотой, чем несколько вывел его из себя. Видимо, у себя на службе он был небольшим начальником и привык к тому, что его все боялись или хотя бы слушались. Когда импровизированное интервью закончилось, он вдруг совершенно неожиданно предложил мне сделать несколько физических упражнений. Я не особый любитель подобной физкультуры, да еще на ночь глядя. Поэтому я вежливо отказал ему, искренне ничего не понимая и не отдавая себе отчет в том, что своим отказом нарушил негласные законы, сложившиеся в армии. Остальные были явно заинтригованы. Как это так, молоко — или еще какой нибудь «сос» ослушался старослужащего! Этот самый старшина аж посинел от злости. Ничего не подозревая, я пропустил его удар, который пришелся в район левого глаза. Потеряв равновесие, я шлепнулся на пол между кроватями. Один из сидевших на постели принялся бить меня ногой в область почек и паха. Испугавшись, что после этой тусовки я могу остаться импотентом, я привстал и кое-как добрался до стола, на котором стоял графин с водой. Нащупав его рукой и собрав остатки сил, я ударил им о стену. Графин разбился, усеяв осколками пол в большом радиусе вокруг меня. В руке остался лишь небольшой, зато очень острый осколок. Развернув его в сторону старшины и взяв в другую руку табуретку, я приготовился отражать новую атаку моих свежеиспеченных противников. Они застыли в недоумении и ожидании, обдумывая план дальнейших действий. Поняв, что в лобовую атаку идти опасно, они предприняли обходной маневр. Кто-то сбоку с силой опустил мне на голову нечто тяжелое, и мое сознание растворилось в темноте...

Когда мою голову подставили под струю холодной воды, я понял, что по-прежнему нахожусь на этом свете, а значит, в армии. Один из старослужащих и завсегдатаев госпиталя, уже знавший в такого рода делах все или почти все, тщательно промыл кровоподтеки и предложил помочь добраться до его кровати. Мне объяснили, что пока не стоит возвращаться в свою палату, так как старые импотенты быстро просекут следы вандализма на моей башке и доложат начальнику отделения. Обняв своего помощника, я на одной ноге доковылял до его койки, успев при этом отметить, что тело у него довольно упругое. Поблагодарив своего хелпера и посчитав его самым близким человеком из присутствовавших (тело-то упругое), я спросил, как его зовут. Он представился Аликом. В это время вся толпа отправилась в туалет на перекур. Мелкими порциями и короткими перебежками, боясь разбудить сварливую и стучащую на всех медсестру. Мы остались с Аликом вдвоем. Он стал расхваливать мою дерзость, отметил, что это первый подобный казус в практике местных завсегдатаев. Обычно новенькие беспрекословно слушались более опытных больных солдат и в конце концов становились их рабами, безмолвными исполнителями тупых приказов. Самое интересное, что они не могли пожаловаться никому, так как заранее знали, что местное начальство негласно поощряет старослужащих, которые помогают поддерживать в отделении порядок. Алик пообещал, что вторая часть тусовки будет гораздо интереснее.

Постепенно возвращались участники ночного спектакля. Старшина принес бутылку водки, потом появилась еще одна, потом,меня подвинуться и прилег рядом. Я забылся.

Уже забрезжил рассвет, когда я очнулся от шороха под боком. Алику не спалось, и он попытался завязать со мной разговор. На его вопрос, как мне все это понравилось, я шепотом (все уже спали) сказал, что все они скоты, и что у меня просто язык не повернется разговаривать с кем-либо из них. Алик рассказал, что наше отделение далеко не единственное в этом роде, в некоторых даже похуже будет. Такой же беспредел творится почти во всех отделениях госпиталя и в армии в целом. Потом он поведал мне о том, как начинал служить он, как над ним издевались «деды», заставляя стирать их нижнее белье. Теперь же, когда он прослужил почти два года, пришла пора отыгрываться на других, ничем не провинившихся ребятах. Мне было тошно его слушать, несмотря на грамотно построенную речь. Я был готов вцепиться ему в морду. Исполнить это желание я не мог из-за осознания своей полной беспомощности перед здоровым и сильным Аликом, к которому, несмотря ни на что, я испытывал необъяснимую симпатию. Я продолжал слушать его рассказы о жизни в отделении, где по идее должны были прежде всего лечить от сердечных недугов. Оказывается, те, кто действительно чем-то болел (здесь и далее я имею ввиду только солдат, исключая старых отставников), долго здесь не задерживался. Их быстренько отправляли на прежнее место службы. Полковник, начальник отделения, предлагал остаться лишь тем, в ком видел рабочую силу. Ребята выполняли роль санитаров, грузчиков, рабочих на кухне, складах и на дачах начальников. Только те, кто хорошо работал, имели право долго находиться в госпитале с фиктивными диагнозами. Оно и естественно: в Рабоче-крестьянской армии труд, разумеется, считался эффективнейшим из лекарств. Труд облагораживал человека и особняки местных шефов...

Рассказав все это, Алик предупредил, что полковник обязательно будет говорить об этом со мной, так что я должен заранее подумать, что я могу делать, если, конечно, хочу задержаться. Вспомнив, что я давно не курил, я предложил Алику пойти в пустующую соседнюю палату.

Открыв окно и прикурив от моей сигареты, Алик стал рассказывать о парне, которого насиловали. Он был робким и стеснительным деревенским пареньком, который исполнял в отделении роль рабочего на складе. Это была самая грязная, тяжелая и неблагодарная работа. Так же, как и меня, в первый день его вызвали в солдатскую палату, где он совсем растерялся и не стал отказываться выполнять любые требования старшины. В конце концов его сильно избили и пригрозили убить, если он не удовлетворит старшину. Бедный парень так испугался... На мой вопрос, а как Алик сам к этому относится, он сказал, что не видит ничего зазорного в том, чтобы кому-то дать в рот. Он и до армии практиковал это с пидарасами. Что-то взыграло у меня внутри, когда я вспомнил, что я и сам таковым являюсь.

Долго еще мы сидели, глядя, как появляются первые блики солнца. У меня и в мыслях не было переубеждать Алика. Просто я высказывал свое мнение. Я предложил ему побывать на месте того парня, на что он сказал, что я забываюсь. И ответил мне таким же предложением. Я сделал, насколько это было возможно, из заплывших глаз округленные. Подумав, что я его не понял, Алик защебетал, что я ему сразу понравился, и что он хотел бы меня трахнуть. Живо сообразив, что мне не миновать участи общей игрушки, я покрутил пальцем у виска и пригрозил достать остатки графина. На этом наша дискуссия о роли педерастии в условиях нелегких армейских будней резко оборвалась. Я побрел в свою палату. Уснуть так и не удалось. Сердце рвалось на части. Не каждый же день поступают такие предложения от красивых парней!

Через пару часов вокруг старперов засуетились медсестры, забегали врачи, и стало ясно, что в кардиологии наступило настоящее утро. Всех солдат попросили построиться, после чего появился полковник. Поздоровавшись, поинтересовался, что у нас новенького, и покосился, увы, на меня. Алик поспешил сказать, что ничего. Удовлетворенный начальник разрешил всем идти на работу, меня же попросил зайти.

Предложив мне сесть, он решил померить давление и заодно начал расспрашивать о моих болячках. Еще утром, во время разговора с Аликом, я понял, что здесь мне не удастся предстать в роли самого больного и измученного службой. По наущению Алика я стал сыпать медицинскими терминами, пытаясь убедить полковника, что я смогу принести пользу в процедурном кабинете. Именно это и предложил мне полковник, пообещав взамен продержать меня как минимум три месяца. Пакт был заключен, и я отправился осваивать процедурное хозяйство. Единственное, чего я не понял,

«Аналогично», —