Зеркало

Эта история повторялась с точностью китайской, чайной церемонии. Каждым вечером, каждого дня, в 20 часов ровно и не минуты позже, Саша, включив свет в своей спальни подходила к окну и раздвигала шторы, затем, лишь только мельком бросив взгляд на фасад здания, что находилось напротив отступала обратно, в глубь комнаты, туда, где на одной из стен помещения во весь человеческий рост крепился ее алтарь, —,

черный, искусственный фаллос столь выразительный на фоне ее собственной, бледной кожи и проводила им по бедру, трогала большой головкой грудь, подносила к лицу, долго рассматривала, изучала, соображала. На ее красиво очерченных, розовых губках, всплывала улыбка, а в глазах рождался таинственный блеск. Какие фантазии посещали ее головку тогда, когда большой и увесистый фаллос, изогнутый как член африканца ложился ей на лицо, когда она трогала его губами, скользила по прохладной поверхности языком, внезапно вбирала в рот и чуть пососав, вытягивала обратно, и тонкая нить слюны блестящая как нить шелка тянулась по воздуху, но обрывалась прежде чем плод воображаемой любви забирался в узкий и влажный проем.

Он уходил, настолько глубоко насколько это было возможно, замирал, вибрировал, менял темп, показываясь наружу, блестел тогда ирреальным блеском. Из горла девушки вырывались резкие, нутряные звуки. Человек напротив не слышал их. Но он чувствовал их каждым рецептором своего мозга, когда видел в окуляре бинокля подрагивающее тело, и капельки пота точно бисером вытканные на нем.

Он сидел на своем балконе он видел, он созерцал. Тихо постанывая, приоткрыв рот, с вытащенным из штанов членом. Низкий. Гадкий. Порочный. Ни что не могло утаиться от его жадного взгляда в этот момент. Он видел Сашу как на своей ладони. Так, как если бы стоял от нее в нескольких шагах. Рыжая женщина была рядом, сидела на пластиковом стуле в позе лотоса, подобрав под себя голые ступни. Она тоже видела, она тоже созерцала. И усмешка, холодная как удавка, затягивающаяся на шеи, не сходила с ее бледного, зеленоглазого лица. Но она смотрела ни на Сашу, ни на эту кривляку как она сама частенько ее называла, она смотрела на своего мужа, жалкого, содрогающегося, внезапно превращенного в безвольного червяка.