Трио

Обращение ты, сознательно использовано в истории, как обращение к самому себе, —,любом поводе за запястье и тащившие впервые попавшиеся кусты, мотивируя это тем, что в темноте им якобы страшно писать. Все это было. Умей ты писать, как умеют делать это не которые слюнтяи, торговцы сомнительных истин, писатели, ты мог бы начирикать не один роман, но мало кто из твоих читателей поверил бы, что это не твоя фантазия, а всего лишь краткие перечни биографических данных. К своим двадцати годам ты уже знал, что почем в этом мире. Знал человек человеку волк, и что иметь друзей себе дороже. К своим двадцати ты съел не одну собаку, ты стал стариком, —,

но иногда ее завесу прерывала хихиканье адвоката, ехидное и порывистое как тявканье в лесу шакала. Потом он уходил.

Но вскоре обаятельного и улыбчивого адвоката не стала, честный человек, погиб, а вместе с ним и светлое будущее курорта. Весь день по одному из местных каналов крутили эти страшные кадры. В застывшем, окоченевшем трупе, лежавшем на сером асфальте мостовой, с трудом угадывался человек, которого ты хорошо знала. Молоденькая, очень симпатичная журналистка на переднем плане бесстрастно повторяла заученный текст, в камеру, а совершенном наезде, а том, что свидетелей происшествия нет, но вполне возможно, что это вовсе ненесчастный случай, а предумышленное убийство. Все знали, у адвоката в городе, было слишком много врагов. Алик в тот день отсутствовал дома, его не было целые сутки, явился же он только ближе к утру. Таким ты еще не когда не видела своего мужа, необычно бледным и каким-то, по-настоящему усталым. Он сказал тебе: я хочу жрать. Так собственно и сказал. Ты принесла ему к столу его любимое блюдо пасту под острым томатным соусом. Он ел, лениво навязывая на вилку, длинные, тонкие макароны и опускал добычу себе в рот, но вдруг посмотрел на тебя пристально и сказал: